Дневник кота-убийцы. Все истории

Потом извазюкал вазу сметаной, надеясь, что я окажусь настолько жадным, что полезу её облизывать и в процессе случайно подвину к краю и свалю.

Ну не глупо ли? Сметана? На полке? Вот уж я повеселился, катался на этой сметане по всей полке, швырялся каплями. Он потом три дня ковёр отмывал.

В ту неделю я много времени проводил на воздухе, развлекаясь тем, что дразнил соседского мальчишку, Грегори. Всякий раз, как бедолага выходил за ворота, сжимая в руке записку от матери, я выскакивал из куста остролиста, растопырив все четыре лапы, словно наткнулся на невидимую стену прямо у него перед носом.

Грегори вопил, ронял записку – и бегом домой.

Я загонял записку под куст (избавляясь от улик) и шёл на стену дремать дальше.

Может, и глупая игра, зато весёлая. К тому же помогала скоротать время, пока отец Элли драил ковёр.

Как-то возвращаюсь и обнаруживаю, что мой противник по Борьбе за Последнюю Уродливую Вазу придумал ещё более изощрённую хитрость.

Он бросил в неё прекрасную свежую креветку.

– Взять! – каркнул он. – Ну, как тебе такой ход, а, Таффи? Сможешь достать, не свалив вазу?

Меня брали «на слабо». Если я что и люблю в этом мире, так это креветки. Но потом я подумал: никто, даже такой скряга, как отец Элли, не станет покупать одну креветку. Где-то должны быть остальные!

И я забрался в кладовку и, представьте, нашёл их – лежат себе в пакетике, спрятанные от мамы Элли, и ждут. Папаша припас их для секретного перекуса, запланированного на вечер.

Вот как всё отлично сложилось. Мне больше досталось! А он может съесть ту, из вазы.

До шести вечера

Иду через сад. На стене Белла, Тигр и Пушкинс наблюдают, как мама Элли пытается припарковаться.

– Ну и транспорт у твоего семейства, – сказала Белла. – Позорище.

– Из неё дым валит, – добавил Пушкинс.

– Мы задыхаемся, – застонал Тигр. И тут на тропинке появляется мама Элли с последним своим творением. – А это ещё что? Шапка из прутьев?

– Это её новое произведение, – сказал я. – Она бросила гончарное дело и перешла в класс садовой скульптуры.

– Теперь тут повсюду будут валяться ошмётки от сухих веток, – скривилась Белла. – А это что наверху, флаг? Или она где-то подцепила верхушкой кусок туалетной бумаги?

Мама Элли гордо вошла в калитку, опустила образчик великого искусства на лужайку, не замечая, что из машины валит дым, и помахала Элли.

– Иди сюда, посмотри, что я смастерила. Называется «Летний вигвам»!

Элли скатилась вниз по лестнице и всплеснула руками:

– У-ух ты-ы! Какая прелесть! Красотища! Можно это будет мой шалаш? Я залезу внутрь и буду играть в «Давай притворимся».

Тигр закатил глаза, а Белла из вежливости сделала вид, что не слышит. Все, конечно, стыдятся своей семьи. Так уж мир устроен. Но Элли даже мягкохарактерной нельзя назвать. У неё вместо характера просто овсянка-размазня.

Однако разговоры про «залезу внутрь» навели Беллу на мысль.

– Отличный кошачий туалет этот ваш фигвам, – заметила она. – Размер идеальный. Никто не мешает. И можно поднимать флаг из туалетной бумаги, чтобы все знали: занято.

– И чем там заняты, – добавил Тигр, повернувшись ко мне. – Это называется символизм, – объяснил он. – Я знаю, потому что кое-кто из моего семейства ходит в тот же колледж на курсы литературы.

– Надеюсь, она поставит вигвам на цветочную клумбу, – сказал Пушкинс. – Там закапывать легче.

Это, между прочим, моя семья, я в ней живу.

– Эй, господа! – прервал их я. – А как же бедная Элли? Каково ей будет играть в «Давай притворимся» в общественном туалете?

Пока мы спорили, машину, которая деловито дымила перед калиткой, вдруг охватило пламя. Шикарное получилось шоу, с пожарными машинами и всем прочим. («Ни-у-у-у! Ни-у-у-у!» – нужно будет отработать звук сирены на вечерней тусовке.) Под конец Белла сказала:

– Жаль, что отец Элли не может найти тот выигрышный лотерейный билет и заполучить новую машину.

– Чего-чего? – не понял я.

Она глянула на меня.

– Ты что, не в курсе? Лотерея состоялась неделю назад. Папаше Элли достался выигрышный номер. Но мистер Харрис сказал, что по правилам, чтобы получить приз, победитель должен предъявить билет.

– До шести вечера, – добавил Пушкинс. – Сегодняшнего дня. Ни минутой позже. Иначе машина перейдёт к занявшему второе место.

– Для меня это новость, – сказал я, беспокойно ёрзая.

– Странно, – заметил Тигр. – Остальные всё знают. Папа и мама Элли тоже должны знать наверняка, потому что мистер Харрис раз десять, не меньше, посылал к ним Грегори с запиской.

Тут меня как холодной водой окатили. Виновато глядя на мусор под кустом остролиста, я забормотал: «Не может быть! Невероятно! Не может быть!»

– Полагаю, билет они посеяли, – сказал Пушкинс. – Немудрено – такая маленькая лёгкая бумажка. Запросто можно забыть, куда положил.

Я уставился на невидимое облачко над моей головой, в котором должны быть какие-то слова – так рисуют в комиксах. Но сейчас оно пустовало.

Остальные вздохнули.

– Нам всем жилось бы лучше, будь у твоей семьи нормальная машина, – сказала Белла. – Они бы почаще уезжали из дому, а уж мы бы знали, как воспользоваться их отсутствием.