Дневник кушетки

В это время мой хозяин накрыл меня простыней и облачился в нижнее широкое платье, как целомудренная, изнеженная женщина. Потом он закурил сигару и пошел в гостиную пробежать глазами вечернюю газету в ожидании провинциальной наяды. Через несколько минут она вышла в пеньюаре. Ее волосы, подобранные кверху, придавали ее лицу больше нежности; ее щеки разрумянились и нужно ли продолжать? Ее пеньюар был ей гораздо более к лицу, чем ее прелестное платье. Ее бюст, не стянутый узким и вредным корсетом, изящно обрисовывался через легкую ткань; вообще вся фигура в этом широком, ниспадающем складками одеянии была очень мила и свежа. Вдруг я услышала, как хозяин крикнул ей из гостиной, где он в это время находился:

— Теперь, кузина, вам осталось только лечь спать; закройте ваши прекрасные глазки, отдайтесь мечтам и, как прекрасное дитя, бай-бай до утра. Покойной ночи, кузина!

— Покойной ночи, кузен, — ответила она.

Немного времени спустя мой хозяин принял ванну, которую он приготовил для себя; прошло еще несколько минут, и он, одетый в длинный халат, также вошел в спальню. Единственная лампа, стоявшая на комоде в стиле Людовика XV, бросала вокруг себя яркий свет. Она горела как-то таинственно, как будто она уже готовилась к роли соучастницы нашего веселья.

Могу с уверенностью сказать, что молодая дама не спала. Посередине кровати, под легким одеялом, колыхалось ее округлое тело. Ее голова, покоившаяся на подушке, олицетворяла одновременно и ненависть и страсть.

Ах! эти женщины, которые смотрят сквозь опущенные ресницы и задаются вопросом: что произойдет?

Мой хозяин был удивительно прост. С геройским бесстрашием он скинул свое платье, в котором был так похож на Божьего ангела. Медленно натянул ночную рубаху, не бросив ни одного любопытного взгляда в сторону кузины, которая исподтишка бросала на него взгляды, желая разглядеть поразительную растительность, которой был так богат ее сосед по комнате, затем он лег на меня, вытянулся, и разом натянув одеяло на нас обоих, он, казалось, хотел уснуть.

В этот момент я подумала с беспокойством, действительно ли ночь пройдет без приключений. В то же время я успокаивала себя, полагая, что если бы у моего хозяина не было никаких задних мыслей, то он не переносил бы стола и пуфа для того, чтобы поместить меня на их место, в то время как он мог, и это было бы гораздо корректнее, лечь на диван в зале; он мог бы также очень легко достать один матрац из кровати, так как их было два, и приготовить себе ложе в соседней столовой. Не понятно, с какой стати он хотел быть так близко от кровати кузины?»

Может быть, хорошо, что наша кузина не видела так далеко и что она уже спала, когда меня мучили эти мысли.

Вдруг мой хозяин, который доселе был совершенно неподвижен, чуть-чуть зашевелился, вынул руку из-под одеяла и открыл глаза; случайно он услышал монотонный вздох кузины, которая крепко спала, как сурок. Он медленно поднялся, как бы желая осмотреть лицо спящей.

Вытянувшись на спине, полуоткрыв рот, разметав волосы по подушке, она безмятежно спала. Свет ночника скользил белыми и темными пятнами по ее лбу и глазам; можно было подумать, право слово, что она воображала себя в спальне у своей матери.

Но у матерей, ночью, молодые женщины, которые спят одни, не получают поцелуев, подобных тем, который внезапно запечатлелся на ее устах. Потом мой хозяин осторожно прикоснулся губами к глазам, лбу и волосам маленькой Люсьенны, которая не реагировала на легкое, нежное прикосновение, застигнутая, может быть, в середине сновидения, полагая, что ласкает ее муж.

В жаркую летнюю ночь молодые женщины обыкновенно не натягивают одеяло до самого подбородка. Таким образом обнаружилась до самой спустившейся низко сорочки грудь Люсьенны. Ее тело распространяло вокруг себя благоухание молодости; в нежном сумраке она была восхитительна. Мой хозяин затрепетал; это был не только каприз порочного человека, пораженного красотой; это была страсть влюбленного сатира к спящей нимфе. Он впитывал в себя вздохи Люсьенны, как впитывают аромат пьянящей травы. Он упивался зрелищем этого цветущего существа, которое случайно попало к нему. В нем говорила только чувственность; он не произносил обольстительных речей, ласкающих слов, которых он так много знал и которые так чаровали женщин.

Мой хозяин наклонился над ней; его руки, до сих пор робкие, решились на первые ласки.

Действительно ли кузина Люсьенна все время спала? Не предвидела ли она раньше и не получала ли авансом обещания наслаждения?

Я могу повторить только те слова, которые слыхала, и записать только ясно выраженные впечатления. Но, увы! для меня невозможно описать тайные впечатления женщины, которая, кажется, спала.

В то время, как я старалась разобраться в душевном состоянии Люсьенны, мой хозяин этим мало интересовался. Он уже был на пороге небесного рая, в котором заключались наиболее сильные страсти и чувственные радости.