Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)

Кочан надо было отрывать от стебля, очистить и - в мешок. За нами следом полз грузовик, в который мы ссыпали наполненные мешки. И так целый день. С погодой повезло, сентябрьское солнце ласково грело. В двенадцать часов приезжала полевая кухня. Кормили самым вкусным борщом, самой вкусной картошкой со свининой и компотом. Пахло сеном, мятой и коровами. Два раза в неделю давали кино. В остальные дни - танцы под баян. Веселое время! У меня уже был довольно обширный репертуар, и я играл дольше всех. Танцевальная площадка располагалась под открытым небом, играть на ней - одно удовольствие. Мне нравилось, что вокруг меня вилось много девчонок. К моему большому удивлению, Наталка не отходила от меня, сидела все время рядом, ни с кем не танцевала. Видимо, решила после полугодичного перерыва заявить на меня права. Иногда играл другой баянист, она тут же хватала меня за руку и тащила танцевать. Я был, вообще-то, не против, так как зла на нее уже не таил. В танце я чувствовал, как приятно шевелятся ее большие груди.

Наступил мой семнадцатый день рождения. В этот вечер мы с ребятами выпили немного самогону. После танцев Наталка спросила, могу ли я провести ее домой. По дороге она сообщила, что девочки, которая живет с ней в одной комнате, не будет - она, мол, ушла на всю ночь. Я понял, что сегодня будет то, чего у меня еще никогда не было.

Полная луна подглядывала из-за тучек. Звучал хор лягушек и жуков. Откуда-то издали им аккомпанировали собаки. Я подрагивал от накатившего приятного возбуждения. Наконец мы пришли. Наталка приложила пальчик к губкам и прошептала:

- Тихо, не разбуди хозяев.

Я волновался. В домике были сени и две комнатки - одна хозяйская, другая для квартирантов. В сени я уже не входил - левитировал!

Посреди комнатушки стоял маленький столик. У стены кровать подруги. Рядом - русская печь, на противоположной стене - небольшого размера иконка. Под окном Наталкина широкая, удобная лежанка. Сели, поцеловались. Она взяла мою руку и положила себе на пышущую жаром грудь. У меня закружилась голова, и по всему телу пробежали мурашки.

- Сними сапоги и ложись, - шепнула Наталка.

Пока я снимал сапоги, она быстро разделась. Блик луны устроился на ее больших, каждая в две моих ладони, грудях. Я быстренько выпрыгнул из брюк и лег на нее. Бесстыжая луна освещала мою задницу. Повалялись с полчаса, и я попросил Наталку походить по комнате, хотелось посмотреть, как заманчиво играют ее красивые, большие "дыни". Ушел я часа в три ночи с улыбкой обожравшегося сметаной кота. Вот это день рождения! Мне семнадцать!

Нам оставалась еще одна неделя поработать на благо Страны Советов. Всю эту неделю в каждый обеденный перерыв, по-быстрому проглотив борщ, свинину и компот, мы с Наталкой убегали в заросли кукурузы. Вечером после танцев уединялись где-нибудь на лоне природы.

Через неделю студенты катили во Львов в общем вагоне. Ехать - чуть больше ночи. По дороге втихаря пили самогон, ели яйца с помидорами и огурцами, пели песни. Наконец все успокоились, устроились на ночлег. Мы с Наталкой ворковали на нижней полке.

- Давай тихонько ляжем, - предложил я.

- Ой, что ты! Я боюсь!

- Не бойся, все уже спят.

Мы легли. Сапоги на всякий случай не снял, что оказалось большой ошибкой. Буквально через несколько минут наш завуч, гроза студентов - высокий, седовласый, строгий мужчина, проходил мимо, то ли проверяя вагон, то ли направляясь в туалет. Увидел мои шевелящиеся сапоги.

- Що це таке?! - раздался на весь вагон его громовой голос. - Я бы с жинкою соби таке не дозволыв! Молокососы!

Я сел. Наталка накрыла подушкой голову.

- Як фамилия? - указывая пальцем на Наталку, гремел завуч.

Я молчал. Вагон проснулся. Смех и шум стоял неимоверный.

- Ну ничого! Прыидэмо - разберемось, а ты, Шик, швыдко ступай на свое мисце! - приказал завуч.

В первый день занятий на доске объявлений висело две бумажки. На одной - сообщение о том, что Эдуарду Шику объявляется выговор за аморальное поведение с занесением в личное дело. Рядом на другой - список тех, кому объявляется благодарность за хорошую работу, и я в этом списке.

Никакие чувства к Наталке не вспыхнули, мне просто само действо как-то сразу понравилось! Приехав домой, еще немного повстречались, и спустя некоторое время она закрутила с молодым преподавателем. Мне уже было безразлично.

Поймал судьбу

Любовь - как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца.

(Гюго В.)

Октябрь был, как всегда, дождливым. Дни становились все прохладнее. В плаще, с баяном за плечом я торопился на урок к Бурындину, в общежитие, где находились небольшие классы для занятий.