Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)

В последние мартовские дни солнце решило после долгих холодов согреть львовян. Возле центрального Галицкого базара бабушки продавали подснежники. Купив один букетик, я направился домой. Вот уже три месяца как мы живем, почти не ругаясь. Драматизма поубавилось. В хорошем расположении духа, с самыми лучшими намерениями я шагал домой. Держа перед собой букетик, зашел в комнату и тут же... получаю сильнейшую пощечину! Если бы эту силу удара эта малая пигалица вложила в кулак, вполне могла бы отправить меня в нокаут. Букетик с подснежниками улетел в конец комнаты. У меня чуть было не сработала ответная реакция, но тут я заметил лежащее на столе письмо. В долю секунды понял, за что получил. Оказалось, что жена решила почистить мой пиджак и во внутреннем кармане нашла письмо от Галчонка, о котором я начисто забыл и в котором она вспоминала нашу сладкую ночь во всех подробностях. Щека горела. Я стал придумывать какую-то глупую историю о том, что письмо адресовано нашему барабанщику и что Эдиком она его называет по причине конспирации. Номер, конечно, не прошел, и жена, со злостью хлопнув дверью, ушла. Посидев чуток, пошел к Марику Брауну послушать с ребятами джаз. Вернулся домой чуть раньше жены.

Пришла. Помылась. Молчит. Взяла невесть откуда взявшийся ржавый топор и зашла в комнату.

- Со мной не ложись! Спи на кресле и знай, сегодня ночью я тебя зарублю (папина генетика)!

От нее исходила решимость, и совсем не пахло алкоголем, что было еще страшнее! Легла на кровать, положив рядом с собой топор. Не проронив ни слова, лег в кресло. Она выключила свет. Кресло стояло напротив окна. В окнах дома напротив серебряными отблесками порхала луна. Я изучал облупленную стену. "Зарубит? Не зарубит! Зарубит? Не зарубит! Мне бы ромашку сейчас. Только бы не заснуть!"

Послышался скрежет трамвая на повороте... Я открыл глаза. Светало. Не зарубила! Тихо подошел к кровати. Жена сладко спала рядом с топором. Осторожно взял это оружие мести и спрятал его, сам же аккуратненько занял место топора. Утром ни ей, ни мне, на работу не надо было идти. Помирились.

Конец "Сирене"

В апреле Боярский сообщил мне очень неприятную новость: он уезжает в Кисловодск, чтобы играть там в ресторане - там, мол, музыканты хорошо зарабатывают. Естественно, он забирает всю свою аппаратуру. В результате мы остаемся без работы, так как купить новую аппаратуру не можем. "Сирены" больше нет.

Мне не раз предлагали работу в ресторанах, где и я мог бы зарабатывать гораздо больше, чем играя танцы. Я отказывался. Хотелось играть то, что нравится, а не то, что закажут. Тем временем поигрывал на свадьбах и выпускных вечерах с определившимся составом: Кабан (саксофон, кларнет), Лещ (бас-гитара), Кастро (ударные) и я.

С нами пел хорошим тенором Натан - чуть ниже среднего роста, курчавый, розовощекий красавчик, к тому же мастер спорта по классической борьбе. Весельчак - с ним не соскучишься.

На параде

Сегодня праздник весны - Первое мая. Знакомый музыкант - Сеня-тубист, руководивший духовым оркестром при клубе связи, - попросил меня поиграть в его оркестре на параде на духовом теноре. Деньги были плевыми, но мне эта идея показалась заманчивой. Я знал, что будет весело.

За оркестром выстроилась колонна связистов с флагами, транспарантами и прочей бутафорией. У каждого музыканта оказалась взятая с собой бутылка водки. Появились стаканчики, и все по-быстрому выпили. Я тоже поддержал компанию. Оркестр заиграл "Все выше", и колонна тронулась за нами. Каждые десять минут оркестранты прикладывались к бутылке. Через полчаса кларнетист начал часто киксовать. Еще через пятнадцать минут весь оркестр (кроме меня и Сени) был уже в хорошей кондиции. Игравший на тарелках хлопал ими невпопад. Второй трубач играл мимо, но первый еще держался. Наша колонна подходила все ближе к трибунам. Из динамиков летят над площадью лозунги: "Да здравствуют медицинские работники! Ура-а-а!.. Да здравствуют работники торгового фронта! Ура-а-а!.." Мы уже совсем близко. Сеня-тубист, высокий мужик под два метра ростом, крикнул:

- Чуваки, еще немного... держитесь... мы уже у цели! - повернулся ко мне и добавил: - Мотрай, что будет!

На трибунах стояло городское начальство, почти все в надетых на головы серых каракулевых шапках. Все улыбались и махали руками. Некоторых при взмахе руки заносило. Сеня тоже замахал кому-то на трибуне (видимо, знакомому) своей длинной рукой. Знакомый подошел к тому, кто орет лозунги, и что-то ему на ухо сказал. Над площадью понеслось:

- Да здравствуют советские лабухи! Ура-а-а!

Трибуны остались позади, и музыканты допили все, что осталось. Минут через десять я наблюдал такую картину: первый трубач, играя одной рукой, плечом поддерживал второго трубача, чтобы не упал, свободной же рукой он держал сзади за брюки пузатого коротышку, игравшего на большом барабане, норовившего вот-вот упасть на барабан. Вконец осоловевшего кларнетиста, еле передвигавшего ноги, поддерживал Сеня. Тарелочник вдруг заорал:

- Да здравствует Коммунистическая партия! Уря-я-я!

Сеня наклонился ко мне:

- Анекдот хочешь?

- Давай.