Заинтригованная Ева потребовала, чтобы Мэри немедленно показала причину таких бурных восторгов. Действительность поразила даже ее. На бархатных подушках возлежали крупные, но очень искусно сделанные серебряные серьги с изумрудами прямоугольной огранки, такого же стиля колье, набранное из серебряных пластин, украшенных филигранью, и в каждую пластину было вделано по такому же прямоугольному изумруду, с отделкой морским жемчугом голубоватого оттенка, не очень крупным, но оттеняющим красоту камней. В маленьких коробочках оказались два перстня: один с алмазом, другой — с крупной жемчужиной немного неправильной формы. Отдельно, в шелковом мешочке лежал драгоценный пояс. Длинный, не короче десяти футов, узкий в центре, к концам он превращался в широкие ленты с подвесками из серебра и бирюзы, богато расшитые золотыми узорами и драгоценными камнями разных цветов и размеров. Подарок был поистине королевский.
— Интересно, — задумчиво сказала Ева, — Для кого он покупал эти вещи?
— Простите меня, миледи, — сказала Мэри как-то неожиданно серьезно, — Я видела обеих бывших жен милорда. Ни одной из них не подошли бы камни такого цвета. Не сомневайтесь, эти драгоценности были сделаны именно для Вас.
Снизу уже доносился шум собирающихся на пир гостей. Уже прозвучал рог, созывая на пир в большой зал. Ева стояла перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя. Полированная металлическая пластина не очень хорошо отражала, но, как говорила, Мэри, это лучше, чем ничего.
На Еву оттуда смотрела совершенно непривычная роскошная средневековая дама. Рыжеватые волосы тщательно вымыты и расчесаны, две боковые пряди они с Мэри перевили златоткаными лентами и уложили поперек головы венком, остальная масса волос свободно спадала на спину. Лицо Ева немного подкрасила: на щеки нанесла румяна из кармина, смешанного с тальком, ресницы выделила самодельной тушью из сажи с пчелиным воском. Платье переливалось зелено-голубыми оттенками, вспыхивала золотая тесьма. Камни прекрасно оттеняли цвет глаз и очень красиво сочетались с цветом волос.
Немного аромата — и можно идти. Вбежавшая в комнату Мэри, тоже нарядная, но одетая гораздо скромнее, восхищенно замерла на пороге. "Для нее это — звездный час", — подумала Ева, — "Все эти годы она держалась в тени из-за того, что я, видите ли, не желала делить с лордом его увеселений, это при ее-то общительном нраве! Но сегодня она будет сопровождать леди, и получит все внимание сполна. Мэри заслужила этот выход как никто другой".
— Что ж, идем, Мэри!
Пока они спускались по лестнице, Мэри лихорадочно консультировала Еву, как себя вести. Та слушала вполуха — ее уже охватило волнение, как перед экзаменом. Вот и последние ступеньки, дальше — освещенная факелами памятная площадка. Ева глубоко вздохнула, и вышла на нее. Дверь в большой зал была полуоткрыта. Из зала доносилась приглушенная мелодия — где-то играли музыканты. У двери стоял Китни, в его обязанности входило громко объявлять всех входящих. Увидев Еву и Мэри, он, казалось, не поверил своим глазам, потом немного опомнился:
— Рад видеть Вас, миледи! Вы ослепительно прекрасны! Сейчас я объявлю о Вашем приходе!
Китни вошел в зал, и когда он заговорил, его голос зазвенел от искреннего ликования, которое невозможно было скрыть:
— Ева из Торнстона, леди и госпожа замка Блэкстон, супруга сэра Роджера, лорда и повелителя замков Блэкстон и Торнстон!
В зале воцарилась удивительная тишина. Видимо, все оценили необычность такого события. Потом разом зашумело, как будто прибой накатил на берег — все встали. Китни распахнул дверь, и Ева вошла в сопровождении Мэри, явно наслаждавшейся моментом. Большой зал был набит до отказа. Казалось, за длинным-длинным столом нет ни одного свободного места. Все стояли. Она шла под многочисленными взглядами, и во всех читалось удивление и восхищение.
"Не хватает прессы", — неожиданно подумала она и чуть не засмеялась этой мысли. Чтобы как-то оправдать свою улыбку, она подняла руку, как кинодива, в общем приветствии. Зал взорвался от ответного рева. Кто-то крикнул: " Да здравствует леди Ева!" и зал подхватил: "Ева из Торнстона! Ева из Торнстона! Ева из Торнстона!". Громче всех гудел голос маэстро Винсенте, старавшегося во всю мощь могучих легких стеклодува.
Ева совсем смешалась. В поисках поддержки она подняла глаза на Роджера. Он уже шел к ней, спустившись с возвышения, на котором стояли три кресла — одно побольше и два поменьше (кресло справа занимал Джей). В его глазах была и радость, и любовь, и гордость, и еще что-то такое, от чего ей захотелось радостно засмеяться. Он подал ей руку. Она положила на нее свою, и сразу почувствовала себя защищенной.
Скованность ушла, осталась только радость. Джейсон выглядел совершенно счастливым. Ева заняла кресло поменьше, слева от Роджера. Стол ломился от блюд, и дорогой посуды, золотой и серебряной. Слуги обносили гостей кусками жареного оленя, выложенными на плоские куски белого хлеба, то и дело кто-то поднимался и провозглашал тост — за хозяина замка, за молодого лорда, за храбрых воинов, и так далее.