Дневник летучей мыши

– Выглядишь отлично! – Тетя Глаша подвела Лолу к свету. – Размер не изменился, это хорошо, за лицом следишь, за фигурой тоже… Не спрашиваю, как живешь, вижу, что хорошо…

За разговором тетя Глаша ловко натянула на портновский манекен лиф от старого платья и прикидывала теперь, какие подойдут к нему кружева.

– Неужели сами шьете? – удивилась Лола.

– Да куда там, где мне успеть! – ответила тетя Глаша невнятно, потому что рот ее был полон булавок. – Ну, главным-то артистам нашим в костюмерный цех шить отдаем! Особо если премьера или какой памятный спектакль. А если так кто на подхвате, то на них денег-то мало отпускают, вот и приходится выкручиваться.

Лола поняла намек – костюмерше некогда болтать попусту, следует поскорее переходить к делу. И вытащила из сумочки флакончик туалетной воды.

Всем знакомым тети Глаши известно было, что человек она чрезвычайно скромный, потребности имеет небольшие – что в еде, что в одежде, однако до дрожи обожает тонкие ароматы. Так что если кто-то хотел сделать ей приятное, то дарил крошечные флакончики французских духов.

Лола знала, что делает. Эту воду она привезла прошлой осенью из Граса, куда ездила специально, чтобы посмотреть на мировую столицу парфюмерии. Да-да, столица духов вовсе не Париж, как думают некоторые, а Грас. Во всяком случае, людей, которые составляют духи, так называемых парфюмерных композиторов, на свете всего человек двести, и сто шестьдесят из них работают в Грасе.

Город находится в Южном Провансе, высоко в горах, и на всех улицах витает облако изумительных незнакомых ароматов, так что когда смотришь с площади возле собора вниз, вдыхая запахи, кажется, что ты уже не на земле, а в раю.

Туалетная вода называлась «Kiss of Niss» («Поцелуй из Ниццы»), пахла приятой весенней свежестью, в небольшом, простой формы, флакончике внутри располагался искусственный цветок, похожий на только что распустившийся нарцисс.

Тетя Глаша, увидев флакон, всплеснула руками, потом приняла его у Лолы осторожно, как величайшую драгоценность. Затем отвернула крышку и прыснула на запястье чуть-чуть.

– Изумительно! – воскликнула она. – Никогда такого не видела!

Она полюбовалась флаконом, еще раз втянула ноздрями воздух и убрала туалетную воду в подвесной шкафчик в углу.

– Ну, – сказала тетя Глаша, обернувшись к Лоле, – говори быстро, зачем пришла. Вряд ли насчет костюмов, ты в театре не служишь, сразу видно. А что я еще могу?

И Лола выложила на столик, где валялись какие-то мелочи, две старые фотографии.

– Красивое платье… – через некоторое время произнесла тетя Глаша, рассмотрев фотографию, – хорошо пошито, со вкусом… Ах, это в Музкомедии… Так это Косарева шила, помню ее… Ух, раньше умели люди шить!

– Лучше вас? – улыбнулась Лола.

– Куда мне! – Тетя Глаша махнула рукой. – Ты представь, еще живы были люди, которые помнили, как раньше одевались. Ты не поверишь, бутафоры и художники ходили по старушкам и собирали разные вещи – лорнеты там, ридикюли, пудреницы, перчатки, портсигары! Мебель даже кое-какую, и на это деньги отпускались! Театры-то были на государственной дотации… И ткани какие были, из чего шили, – все натуральное! Это потом синтетику стали брать, чтобы костюмы дольше служили.

– А платье это какого цвета было? – вклинилась Лола в поток воспоминаний.

– Это? – Тетя Глаша поднесла фотографию к свету. – Это вроде бы розовое, но не поросячье, а потемнее и не такое яркое, да еще кружева черные его оттеняли… Хорошее платье! А у Розалинды всегда черное, с серебром, это уж как водится…

– Мундир богатый… – кинула Лола следующую реплику.

– Ну да, Жора Епифанцев умел костюмы носить! – мечтательно произнесла тетя Глаша. – Что мундир, что фрак, что смокинг – все на нем отлично сидело! И Мила Юткевич в черном хорошо смотрелась, но всегда в корсете, раньше без этого никак нельзя было, и на сцену не выпустят.

– А вот про эту актрису что скажете? – вкрадчиво спросила Лола, от души надеясь, что тетя Глаша не услышит излишней заинтересованности в ее голосе. – Которая Адель играла…

– Видная была женщина, росту высокого, голос красивый… – говорила тетя Глаша, – тоже умела платья носить. Лизавета ее звали, а фамилия… не то Коврова, не то Коврайская…

– А не Саломея Задунайская? – удивилась Лола.

– Да ты что? Лизавета же с Милой подружки были, я точно помню. И всегда вместе играли в одних спектаклях, только амплуа менялись. В «Летучей мыши», к примеру, Розалинда – Юткевич, а Адель, комическая роль, – Коврайская, а в «Королеве чардаша» все наоборот: Коврайская играет Сильву, а Мила комическую роль – Стаси. Марицу опять же Лизавета, а Мила…

– А вы не ошибаетесь? – ляпнула сдуру Лола и тут же осознала свою ошибку.

Тетя Глаша поджала губы и взглянула с обидой. Но перевела взгляд на заветный шкафчик и, вспомнив, какой замечательный подарок сделала ей Лола, слегка остыла.

– Нет уж, если я что не помню, то так и скажу! – решительно сказала она. – Слушай, а тебе это все зачем?

– Нужно, – вздохнула Лола, – нужно узнать… Вот взгляните, тетя Глаша, на этот снимок, маленький, это она, Лизавета Коврайская?