Дневник Лиды Карасевой

В половине седьмого я уже начала собираться, так мне хотелось поскорей пойти. Почему-то казалось, что сегодня удастся поговорить с Матильдой и загладить свою вину перед ним. Я во что бы то ни стало должна понять, почему он так сторонится ребят.

Файка за последнее время как-то охладела к Троицкому. А я, наоборот, много думаю о нем (после истории на лестнице).

Я надела синее шерстяное платье и поехала к Файке.

Спрашиваю у нее:

— А ничего, что мы без подарков?

— Ерунда. Во-первых, подарки — это буржуазный предрассудок, а, во-вторых, мы не виноваты, что Колесникова пригласила нас за полчаса до начала. Почему она не сказала ничего в школе, а позвонила по телефону?

— Она, наверно, до последней минуты все гадала, звать нас или не звать.

— А почему Рита позвала Матильду? Ведь она его совсем плохо знает.

— Она пригласила Штауфа, который живет с ней в одном доме, а Штауф заявил, что приведет Матильду.

— Идем, уже пора, — сказала я Файке.

— Погоди, я чувствую, что мы явимся самыми первыми!..

Тут я разозлилась и сказала, что если мы сейчас же не пойдем, то я ухожу обратно.

И вот мы с Файкой пришли на улицу Рубинштейна, поднялись по лестнице и вошли в квартиру № 18 (дверь была открыта).

Мы очутились в большой передней, заставленной сундуками и поломанными стульями. Из какой-то двери высунулась старушка.

— Вы к кому?

— Колесникова Рита здесь живет?

— Вторая дверь направо, — сказала старушка и сейчас же погасила свет.

Мы ощупью добрались до двери и постучались. Никто не отвечал. Где-то в темноте фыркала Файка. Не дождавшись ответа, мы вошли в комнату. Здесь никого не было, но из соседней комнаты слышался голос Колесниковой, она топала ногами и кому-то кричала сквозь слезы:

— Господи, какая я несчастная!.. Ну зачем ты меня родила?..

— Риточка, платье еще совсем новое, — говорил женский голос. (Не знаю, чей.)

— Какое мне дело? Раз ты меня родила, так изволь прилично одевать!..

Мы с Файкой переглянулись: — Ну и ну!..

Я громко закашляла, чтобы обратить на себя внимание. Вдруг выскочила Рита, одетая в свое синее бархатное платье, в котором она всегда приходит на школьные вечера. У нее было заплаканное лицо, но она трещала без умолку.

— Как хорошо, что вы пришли… А у меня неприятность: портниха не успела сшить новое платье… Раздевайтесь же… Скоро придет Лина и мальчики из 8-го, будем играть в почту… Еще должна прийти одна девочка Сарра из балетного кружка…

Пока Колесникова трещала, я рассматривала комнату. В этой комнате все имело какой-то полуразрушенный и закопченный вид. На стенке висел пыльный футляр от часов без механизма.

Мягкая мебель красивого розового дерева стояла с продранной шелковой обивкой, из которой высовывались пружины и клочья пакли. А посреди комнаты на табуретке возвышалась огромная пальма.

Вошла мамаша Колесниковой, зубная врачиха Магдалина Павловна. Познакомились. У нее красивое, но какое-то робкое лицо.

— Риточка, — сказала она, — зови гостей в столовую, там теплее.

Пошли во вторую комнату. Тут, наверно, раньше был зубоврачебный кабинет. Теперь Магдалина Павловна больных дома не принимает.

В стеклянном шкафчике для инструментов были навалены книги, в резиновой чашке, в которой зубные врачи растворяют гипс, насыпан горох. Во всех углах напиханы какие-то узлы и корзины, зубоврачебное кресло придвинуто к столу. Казалось, что хозяева только что приехали и не успели разобрать вещи.

— Вы простите за беспорядок, — сказала Магдалина Павловна. — Мне все некогда, а Риточку не заставишь прибрать…

— Больше мне делать нечего! — огрызнулась Рита.

Скоро пришла Браславская в красивом новом платье и девочка из балетного кружка Сарра.

Браславская разговаривала со мной ледяным тоном. Она очень самолюбива и не может простить, что я назвала ее эгоисткой. (Между прочим, тот разговор на нее подействовал: заголовок для газеты она нарисовала, хоть и очень небрежно.)

Мы решили играть в лото, но лишь только Колесникова раздала карты, как пришли мальчики. Первым вошел Женька Штауф, а вслед за ним Матильда. Матильда, как всегда, в темном костюмчике с белым воротником «апаш».

— Знакомьтесь, — сказала Колесникова.

— Честь имею! — скорчил гримасу Штауф и сейчас же чихнул (он славится своим чиханием на всю школу).

Матильда, слегка горбясь, стал подходить к нам и знакомиться. Он пожал мне руку и пробормотал что-то, похожее на «Юррирорицкий».

— Колесникова, ты, кажется, именинница? Поздравляю, — сказал Штауф и опять чихнул.

Колесникова сказала, что никакая она не именинница, а просто ей захотелось устроить вроде маленькой вечеринки.

Мы все чинно расселись вокруг стола и начали играть в лото. Файка выкрикивала. Цифры накрывали пуговицами. Матильда точно воды в рот набрал.

— Почему вы молчите? — сказала Сарра. — У вас ведь квартира…

Матильда покраснел и смешно вытаращил на нее глаза.

Лина Браславская все время проигрывала и поэтому предложила играть в почту.

Колесникова принесла бумагу и карандаши. Каждый из нас написал номер и приколол к груди. А Штауф послюнил свой номерок и налепил на лоб.

Я сразу же получила три записки: