Дневник maccolit'a. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.

И поет она этублятьэлизебетховена! Изумительная, нечеловеческая музыка.

Вот когда отрываешь ее от стола, тут она и начинает петь.

– Какая прелесть! – восхитился я.

И мы, как бывшие физики, поговорили с дочерью о принципах устройства этой кружки. Почему она поет? Повертели ее так и сяк, но так и не придумали.

А потом, уже дома, попробовал пить из нее чай.

Раза три отхлебнул, потом меня этаблятьэлизебетховена достала, и я стал отхлебывать из кружки, не поднимая ее. Но она глубокая, эта возможность быстро иссякла. А поднимать боюсь, ибо она уже изготовилась играть этублять…

Тут звонит Ольчик.

– Я разгадала, – говорит. – Там фотоэлемент в донышке. Когда стоит на столе, молчит. Вот ты попробуй выключить свет. В темноте она не поет.

Я выключил свет и спокойно допил чай. Кружка молчала.

И мы ее спрятали в темный шкаф, где она лежала молча, проигрывая в уме эту элизебетховена и размышляя, чем же нам ответить.

Видимо, придумала.

Вчера из темного шкафчика снова зазвучала эта очаровательная мелодия. Мы кинулись к шкафчику, извлекли кружку, поставили на темный полированный стол. Ни фига! Она замолчала, но через минуту снова завела свою песню. И все наши попытки остановить эту взбесившуюся кружку были напрасны.

Вечером моя младшая дочь Настя расфигачила эту кружку, оторвала донце и обнаружила под ним две мелкие железяки. Они-то и пели.

Вот она лежит на столе, раскуроченная, не поет.

А потому что не надо петь, когда не просят.

Судьба книги 25 января, 2003

На днях нашел в «Геликоне» рядом с прессом старую книжку. В. Попов «Нас ждут». Ленинград, «Детская литература», 1984 г. В книге детские повести моего приятеля Валеры Попова. Оформление художника Ф. Волосенкова.

Но книга примечательна не этим. На ней 4 дарственных надписи.

Первая, очевидно, была сделана художником Ф. Волосенковым. Она гласит: «Прекрасному автору, который гениальный писатель и очень разбирается в искусстве живописи и других искусствах. С признательностью, Ф. Волосенков. 3 июля 1984 г.» Сделана надпись на обороте авантитула.

Однако Валера, по всей видимости, не мог ответить взаимностью художнику, поэтому на обороте форзаца мы видим: «Дорогой Миша! Ты оформлял мою первую книжку. Без тебя, как сам видишь, дело плохо! Надеюсь пересечься в следующем пятидесятилетии! С любовью, Валера Попов».

Стрелками, указывающими на довольно аляповатые форзацы, В. Попов обозначил, где именно «дело плохо».

Но неизвестный Миша (подозреваю, что это был художник Михаил Беломлинский, ныне живущий в Нью-Йорке) почему-то не воспользовался даром. На обороте титула мы видим следующее: «Марку Фомичу Анусину с благодарностью за его критические труды, с надеждой…» На этом надпись обрывается, подписи нет, но почерк Попова.

Анусин мне совершенно неизвестен.

Но и ему книжка не досталась, потому что уже на авантитуле красными чернилами написано следующее: «Аннулирую все предыдущие посвящения ради симпатичнейшего Левы Боровикова и его очаровательной жене Светлане (так в тексте). В. Попов».

Даты нет, но было это наверняка до марта 1987 года, потому что именно тогда Светлана, жена нашего общего приятеля Левы, умерла от рака.

После чего книжка, так и не попав ни к одному адресату, почему-то осела у меня и вдруг обнаружилась через 15 лет в «Геликоне», где томятся остатки моих прошлых семейных библиотек, не вписавшиеся в нынешнее жилище.

Принес ее домой, поставил на полку. Она заслужила.

Мои пять копеек в копилку консерваторам и либералам 26 января

Я тут недавно выяснял – консерватор ли я? Выяснил, что нет. Думаю, что если бы спросил в такой же форме про либерала, получилось бы то же самое. Хотя с меньшим счетом.

Вопрос самоидентификации продолжает меня волновать, потому как хочется все же выяснить – в каком я лагере? Я же учил математику и знаю, что если А=В, а В=С, то это автоматически означает, что А=С.

А тут, понимаешь, я считал, что я в одном лагере с Быковым, а с Ольшанским – не в одном. Оказалось же, что Быков с Ольшанским в одном лагере, и я автоматически, как говорилось, попадаю в лагерь к Мите. Прямо за его колючую проволоку, к эсэсовцам. Или лагерь все же поделен на зоны, объяснил бы кто.

Опять же Холмогоров и Крылов – куда их девать, в какой лагерь? Про Крылова ничего сказать не могу, а Холмогоров такой весь положительный из себя, его кредо русского националиста мне определенно по душе.

Не говоря о многих других моих френдах и просто знакомых – бывших и настоящих.

Я никогда не классифицировал их по партиям, так же как и по национальностям. Иными словами, поговорка «скажи мне кто твой друг» вряд ли ко мне применима. Поэтому мне легче считать, что мои френды попросту забавляются, навешивая себе и другим ярлычки: консерватор, либерал, фашист, националист и проч.

Но нужно в таком случае выбрать ярлычок и для себя. Иначе неудобно получается.