Дневник Маньчжурской экспедиции (1934–1935)

Прилагаю письмо к Черткову. Из него Вы видите мои соображения о происхождении явной несоизмеримости. Чтобы не повторяться, подчеркну только мое искреннее недоумение по поводу такой грубой несоизмеримости, чтобы кто-то ради малой шайки криминалов в трех сомнительных газетках рисковал мнением 86-ти разнообразных культурных учреждений. Совершенно недопустимо представить себе такую близорукость, чтобы предпочесть шайку заведомых криминалов столь многочисленным учреждениям по всему миру. А если мы к этим учреждениям добавим все академии и общества, избравшие меня членом, то более чем странно подумать о такой несоизмеримости, хотя бы с чисто практической для кого-то стороны. Надеюсь, что Сав[ада] вполне понимает эти обстоятельства и примет все меры, чтобы разъяснить кому следует, как действительно[об] стоит дело. Зачем кому-то жалеть впоследствии, если можно так легко исправить случившееся теперь же. Очень прискорбно, что среди всей прочей напряженной и спешной деятельности всем нам приходится уделять столько внимания и такому ненужно-мерзкому эпизоду. Но будем смотреть в сущность вещей и увидим, что каждая новая обработанная пашня принесет свою полезную жатву. При возрастающих размерах неизбежны чьи-то судороги зависти и ненавистничества. Мы опять слышали от одной приехавшей подтверждение, что мерзостный газетный выпад создал много сочувствия новых друзей – так оно всегда и бывает. Через полковника Бендерского (глава Общевоинского союза в Тяньцзине) я послал письмо и копию меморандума Архиепископу Нестору Полковник просил разрешить ему снять копию с этого меморандума и письма, чтобы прочесть кому-то из членов союза. Разрешаю ему это, ибо уверен, что он сделает это лишь в действительно полезных случаях.

Вы уже имеете теперь все газеты, и Сав[ада] может их видеть. Спрашивается, кто же будет ему переводить всю эту бесконечную гнусную белиберду?

Вчера вечером почему-то опять было 37 с хвостиком. Раздражение горла и насморк все еще продолжаются, несмотря на смазывания и полоскания. Стоят очень солнечные дни, и жаль сидеть дома. Имеем очень хороших посетителей.

16 декабря 1934 г.

Уже 14 декабря мы получили пакет из Вашингтона на Гонконг-Шанхайский банк, посланный из Америки 19 ноября. Надеялись еще вчера уже иметь что-либо от Вас через тот же банк. Ведь если из Вашингтона пакет уже мог дойти – тем более из Нью-Йорка. Будем надеяться, что завтра и от Вас будет что-либо. Посылаю Вам Записной лист «Опасность разрушений». Его можно поместить где-либо в местной прессе.

Проходящий[19] 34-й год унес многих друзей Пакта. Короли Альберт и Александр, митрополит Платон, архиепископ Иоанн, о. Георгий Спасский, доктор[Ф.Д.] Лукин, а в Тяньцзине мы узнали о смерти Филиппа Вертело. Все это очень существенные потери. Дай Бог, чтобы все эти ушедшие друзья могли бы быть для дела заменены новыми. Конечно, и новое внимание Рузвельта, и последние шаги Уоллеса, и действия Гиль Боргеса и других южноамериканских друзей дали новую подвижку Пакту. Но в смысле Европы отсюда мы мало усматриваем, в чем произошли полезные движения. Ведь все сказанные потери относятся именно к Европе, и потому восполнение их должно прежде всего происходить там же. Надеюсь, что последние газетные эпизоды воспринимаются по справедливости и из них производится новая польза.

Сегодня воскресенье – все закрыто, а кроме того, идет снег. Мы все сидим дома. Почему-то все эти дни просыпаемся около двух часов ночи. Где и что может происходить в это время? В Наггаре тогда бывает около 10 ч[асов] в[ечера]. Сегодня есть сильное ощущение того, что где-то что-то творится, но, как часто бывает, при многом происходящем трудно отнести к чему-то определенному. Конечно, из Харбина сведений опять нет, и мы как-то привыкаем к тому, что эта часть оказалась отрезанной. Во всяком случае, изучение ее весьма и весьма поучительно. Ведь, прежде всего, нужно знать.

Прилагаю копию письма к Шкляверу.

17 декабря 1934 г.

В этих же местах собралось много встречавшихся ранее людей. В Тяньцзине – Гмыркина, мужа ее в прошлом марте расстреляли в Урумчах[211]. Приезжала к нам. Судя по виду, есть средства. Являлся Голубин. Говорил, что все гадости сообщал вовсе не он, а Портнягин. А он, мол, только хотел искать свои деньги с Кордашевского, который якобы уговорил его поместить их этим способом. Наконец, здесь, в гостинице, живут Клеверы и Крамп. К нам они не признаются, чему я не удивлюсь, т. к. триста рупий, полученных от нас, они ведь никогда не вернули. Сама миссис очень бодрая, да и оба кавалера мало изменились. Сегодня, а может быть, и завтра мы оба еще просидим дома, чтобы горло и нос окончательно наладились. Очень надеемся еще сегодня получить какие-либо вести или от Вас непосредственно через Гонконг-Шанхайский банк, или через Харбин. Во второй возможности мы изверились, так как кроме всяких трудностей, вероятно, и местные страсти обуяли нашего представителя.