Дневник Марии Башкирцевой

Вот мой мир. Мои выезжают, ездят в театр, я же рисую в ожидании масленицы в Неаполе, если мои мысли не изменятся и не произойдет ничего нового.

Среда, 10-го октября. Не думайте пожалуйста, что я делаю чудеса, потому что Жулиан удивляется. Он удивляется потому, что приготовлялся к фантазиям богатой девушки и притом начинающей. Мне недостает опытности, но то, что я делаю, верно и я схватываю сходство.

Что же касается исполнения, оно таково, каково может быть после восьмидневной работы.

Все мои сотоварищи рисуют лучше меня, но ни одна не рисует так верно и так похоже. Что заставляет меня думать, что я буду рисовать лучше их, это то, что, чувствуя их достоинства, я не удовольствуюсь, если достигну того же, между тем как большинство начинающих всегда говорят: если бы только я могла рисовать, как та или другая!

У них есть практика, знание, опытность, но эти сорокалетние девушки не сделают ничего лучше, чем делают теперь. Те, которые молоды… рисуют хорошо, у них есть время… но нет будущего.

Быть может, я ничего не достигну, но это будет только из-за нетерпения. Я готова убить себя за то, что не начала четыре года тому назад, и мне кажется, что теперь слишком поздно.

Посмотрим.

Четверг, 11-го октября. Лино говорит, что сожаления о прошлом бесплодны; я же каждую минуту говорю себе: как бы все было хорошо, если бы я училась уже три года! Теперь я уже была бы великой артисткой и могла бы и т. д. и т. д.

Жулиан сказал служанке при мастерской, что я и Шепи подаем наибольшие надежды. Вы не знаете кто такая Шепи? Шепи это швейцарка. Какое произношение! Словом, Жулиан сказал, что я могу сделаться великой артисткой.

Я узнала это через Розалию. Так холодно, что у меня насморк, но я прощаю все это ради того, что рисую.

А ради чего я рисую? Ради всего того, что я оплакиваю с сотворения мира! Ради всего того, чего мне недоставало и недостает! Чтобы добиться благодаря моему таланту, благодаря… всему чему угодно, но добиться! Если бы у меня было все это, быть может я не сделала бы ничего.

Пятница, 12-го октября. — Знаете что, — сказала я Жулиану, — я совсем потеряла бодрость. Еще вчера одна дама сказала мне, что я не должна работать, не имея никакого таланта.

— Она это сказала, эта дама?

— Ну да, и очень серьезно.

— Отлично, вы можете сказать ей, что через три месяца, — три месяца не слишком много, — через три месяца вы сделаете ее портрет en face, en trois quarts или в профиль, одним словом, как ей будет угодно, и недурной портрет, понимаете? Похожий и недурно написанный. Ну, вот она увидит. Через три месяца, — и если я говорю это здесь и так, что все здесь присутствующие могут меня слышать, это значит, что я говорю не нечто необыкновенное, но нечто верное.

Это собственные его слова, сказанные с южным акцентом, который даже двадцать лет жизни в Париже не могли совершенно изгладить, — и тем лучше. Я очень люблю южный акцент.

Суббота, 13-го октября. По субботам в мастерскую приезжает художник Тони Робер-Флери, написавший картину Последний день Коринфа, которая куплена государством и помещена в Люксембурге. Кроме того первые художники Парижа время от времени приезжают давать нам советы.

Я начала в прошлую среду, а в субботу на той неделе он не был, так что для меня это было в первый раз. Когда он подошел к моему мольберту и хотел высказать свои замечания, я прервала его:

— Извините… но я начала только десять дней тому назад…

— Где вы рисовали прежде? — спросил он, смотря на мой рисунок.

— Да нигде.

— Как нигде?

— Так, я взяла тридцать два урока рисования, для развлечения…

— Это не значит учиться.

— Я знаю, а потому…

— Вы никогда не рисовали с натуры прежде, чем попали сюда?

— Никогда.

— Это невозможно.

— Но уверяю вас.

— Вам никогда не давали советов?

— Да… Четыре года тому назад я брала уроки, как маленькая девочка: меня заставляли срисовывать гравюры.

— Это ничего не значит, я не об этом говорю.

И так как он все еще, казалось, не верил, я должна была прибавить:

— Я могу дать вам в этом честное слово, если хотите.

— В таком случае это значит, что у вас необыкновенные способности, что вы особенно даровиты, и я советую вам работать.

— Я только это и делаю уже десять дней… Хотите посмотреть, что я рисовала до этой головы?

— Да, я кончу с этими барышнями и вернусь.

— Ну, — сказал он, — осмотрев три или четыре мольберта, покажите вашу работу.

— Вот, — отвечала я, начиная с головы архангела, и, так как я хотела показать ему только два рисунка, он мне сказал:

— Нет, нет, покажите мне все, что вы сделали.

Таким образом я показала ему обнаженную фигуру, неоконченную, так как я начала только в прошлый четверг; затем голову певицы, в которой он нашел много характерности; ногу, руку и фигуру Августины.

— Вы рисовали эту фигуру самостоятельно?

— Да, и я никогда не видала таких фигур, а не только что не знала, как их делают.

Он улыбался и ничему не верил, так что я снова должна была дать честное слово и он опять сказал: