Дневник Марии Башкирцевой

Мы отправляемся на выставку. Я все время чувствовала досаду: М… был вполне счастлив и так ухаживал за мной, как будто я приняла его любовь.

* * *

Сегодня вечером я чувствую истинное удовлетворение: любовь М… производит на меня совершенно то же впечатление, как любовь А… Итак, вы видите, — я вовсе не любила Пьетро! Я даже не была влюблена. Потом я была совсем близка к тому, чтобы полюбить… Но вы знаете, каким ужасным разочарованием это кончилось.

Вы отлично понимаете, что я не чувствую ни малейшего желания выйти замуж за М…

— Истинная любовь всегда почтительна, — сказала я ему; — вам нечего стыдиться ее, только не забирайте себе в голову лишнего.

— Вашу дружбу!

— Пустое слово.

— Ну, так ваше…

— Вы неумеренны.

— Но что сказать, если вы не позволяете мне начать с малого, с дружбы…

— Химеры!

— Значит, любовь…

— Вы говорите нелепости.

— Почему?

— Потому что я чувствую к вам полное пренебрежение.

Пятница, 5 июля. Возвращаюсь из концерта русских цыган. Я не хочу уехать и оставить дурного впечатления. Мы были вшестером: тетя, Дина, Степан, Филиппини, М… и я. По окончании концерта мы отправляемся есть мороженое и подзываем к себе двух наиболее хорошеньких цыганок и двух цыганят, которых угощаем вином и мороженым. Было презанятно говорить с этими молоденькими добродетельными девушками.

Потом тетя дает руку Степану, Дина идет с Филиппини, а я — с М… Мы идем пешком до самого дома; погода такая чудная. М., успокоенный, говорит мне о своей любви… Это опять прежняя история: я не люблю его, но его огонь согревает меня; это-то я и принимала за любовь два года тому назад…

Он говорит так хорошо… Он даже плакал. Приближаясь к дому, я смеялась меньше, я была размягчена этой прекрасной ночью и этой песнью любви. Ах, как это хорошо — быть любимой!.. Нет ничего в мире, что могло бы сравниться с этим… Теперь я знаю, что М. любит меня. Так не играют комедию. И потом — если бы он добивался моих денег, мое пренебрежение уж давно оттолкнуло бы его, и потом — есть Дина, которую считают такой-же богатой, да и мало ли еще девушек… М. не какой-нибудь хлыщ, это настоящий джентльмен. Он бы мог найти и он еще найдет кого-нибудь другого вместо меня.

М… право очень милый; я может быть сделала ошибку, оставив свою руку в его руке в минуту расставания. Он поцеловал мою руку. Я должна была позволить ему это. И потом он так любит и уважает меня, бедный человек! Я расспрашивала его, как ребенок, мне хотелось знать, как это с ним случилось, с каких пор? Кажется он меня тотчас же полюбил. «Но это странная любовь, сказал он, другие — просто женщины, но вы стоите выше всего человеческого; и это — странное чувство; я знаю, что вы обращаетесь со мной, как с горбатым шутом, что в вас нет доброты, что вы бессердечны — и все-таки я люблю вас; обыкновенно люди восхищаются сердцем любимой женщины. А я… у меня, так сказать, нет даже симпатии к вам, и в то же время я обожаю вас».

Я все слушала, потому что, право, уверяю вас, слова любви стоят всех зрелищ в мире, исключая разве; тех, куда идешь, чтобы показать себя. Но в таком случае — это тоже род песни любви: на вас смотрят, вами восхищаются, и вы расцветаете, как цветок под лучами солнца.

Соден. Воскресенье, 7 июля. В семь часов мы едем. Дедушке хотелось, чтобы я осталась; но я простилась с ним; тогда он обнял меня и вдруг заплакал, сморщив нос, раскрыв рот, закрыв глаза — точно ребенок! До его болезни — это было бы ничего, но теперь… я обожаю его. Если бы вы знали, как он интересуется малейшими пустяками, как он любит всех нас с тех пор, как он находится в этом ужасном состоянии. Еще одна минута — и я бы осталась… Такое безумие — быть вечно такой чувствительной!

Представьте себе существо, перенесенное из Парижа в Соден. Мертвая тишина — это недостаточно передает тишину, царящую в Содене. У меня от этого голова идет кругом также, как от слишком сильного шума.

Здесь будет время предаться размышлениям и писать.

Что за раздражающая тишина!.. Ну, долго ли еще вам придется читать мои диссертации на эту тему!

Доктор Тилениус только что вышел от нас; он расспрашивал меня о моей болезни и не сказал, как французы:

«Это ничего, в восемь дней мы вас вылечим».

Завтра я начинаю курс лечения.

Деревья здесь так хороши; воздух чистый. Деревня идет к моему лицу. В Париже я только хорошенькая — если только я такова; здесь я кажусь нежной и поэтичной; глаза увеличиваются, щеки кажутся худее.

Вторник, 9 июля. Как они все мне надоедают, эти доктора! Мне осматривали горло: фарингит, ларингит и катар. Больше ничего!..

Я занимаюсь чтением Тита Ливия. Рассчитываю делать это каждый вечер; мне необходимо познакомиться с историей Рима.