Дневник мертвеца(СИ)

Дорога, ведущая к замку, перегорожена. Это похоже на блокпост: домик-коробка из бетонных блоков, из окна торчит пулемет; рядом с домиком стоит танк стволом к дороге. Все подходы к замку опутаны колючей проволокой, оставлен лишь небольшой проход между танком и домиком; его перегораживают сваренные из стальных прутьев ворота. Сидя верхом на танке, несколько обвешанных оружием молодых ребят весело болтают о чем-то, смеясь и подшучивая друг над другом. Я не могу разобрать их разговор, слышны лишь прерывающие его время от времени взрывы хохота. Потом я вижу внутренние помещения замка. Он заполнен людьми: мужчины и женщины, они заняты какими-то делами; некоторые отдыхают. В замке много детей, их голоса слышны повсюду.

Приглядываясь, я понимаю, что многие из них чем-то неуловимо похожи друг на друга. Я догадываюсь, что вижу большую семью: все эти люди - родственники: сестры, братья, дети, дяди и тети, тести, тещи, шурины и девери. Это даже больше, чем семья - тесно сплоченное племя, состоящее из близких друг другу людей.

Наконец, я вижу другую сторону замка, скрытую от дороги. Под тенистым навесом стоит мягкий диван с видом на море. На нем удобно устроился седой, как лунь, пузатый старичок с усами; на его коленях, свернувшись, спит кот. Одной рукой старик гладит кота; другой держит трубку, которую иногда осторожно, чтобы не потревожить кота, вставляет в рот, удерживает ненадолго и извлекает обратно; потом выпускает густые клубы дыма и ветер тут же уносит их прочь. Вокруг дивана бегают друг за дружкой двое сорванцов; старик смотрит на них с умилением. Я понимаю, что он - патриарх, глава семьи и хозяин всего вокруг. Я вглядываюсь в его лицо и узнаю своего друга - это Слава. Прошедший через ад, перенесший немыслимые ужасы, состарившийся - но нашедший, в конце концов, свое счастье.

XIX.

Меня так вдохновляют мои новые способности, что я уже просто не могу остановиться. На этот раз мне захотелось узнать, как все началось - откуда пошла уничтожившая нас пандемия. Когда я безмолвно "вознамерился" узнать это, то обнаружил себя уже не сидящим на кровати с блокнотом, а перенесшимся в совершенно другое, незнакомое мне место. Это было не видение, а непосредственное присутствие в происходящем.

Я сижу на полу платформы метро, прислонившись спиной к стене. Рядом со мной слева сидит бомж, очень агрессивно настроенный, но слишком слабый, чтобы бросаться на людей. Они обходят его, а он злобно рычит и шипит им вслед. Один из пассажиров вызывает у него особенно сильную ярость, он ползет за ним следом. Когда он проползает мимо меня, я вижу, что нижней половины его тела нет: торчит кусок позвоночника, мясо и прочая дрянь. Понимаю, что этот бомж - первый зомби, с которого все началось. Кажется, в эпидемиологии для обозначения первого заболевшего используют термин "нулевой пациент"; именно его я и видел. Не знаю, где происходила эта сцена, но у меня осталось четкое ощущение, что в каком-то американском городе. Причем город этот достаточно большой, раз там есть метро.

При всем впечатлении, которое произвело на меня увиденное, это было не совсем то, что я рассчитывал узнать. Меня интересовали не подробности, а причины произошедшего. Почему, за что человечество постигла такая страшная участь?

После многочисленных опытов с восприятием я постиг столь многое, что уже не могу наивно полагать, будто "истинные причины" чего бы-то ни было существуют и, тем более, могут быть открыты. Меня больше не вводят в заблуждения слова вроде "истины", "сути", "причины" или, например, "правильности", "пользы", "достоинства". В действительности - в природе - не существует ничего, что можно назвать ими. Все эти слова, и вообще все слова и человеческий язык в целом - это вредная абстракция, уводящая нас от непосредственного восприятия того, что есть. И я понимал, что ответы на волнующие меня вопросы относятся именно к этой категории. Ведь мне известно, как сознание, повинуясь малейшей прихоти моих желаний, способно буквально из ничего в мгновение ока творить бесконечные миры, полные удивительных подробностей. Эти миры столь же реальны, что и наш; иногда похожи на него, а иногда нет. Я знаю, что если захочу получить ответ на вопрос, на который в принципе не может быть ответа, сознание все равно решит задачу - оно тут же создаст мир, в котором искомый ответ есть. Но какова будет ценность такого ответа? Вот он, вред языка: чтобы объяснить ложность слова "истинное", я вынужден был обратиться к такой же бессмыслице - "ценности"!

И все же, вполне осознавая, что ответы на эти вопросы не принесут мне объективного понимания, я желал получить их. Такова, видно, природа человека: получать извращенное удовольствие от бесконечного запутывания в своих тщетных попытках знать все обо всем. Тщетность - вот главное человеческое слово. В нем наша суть.

***