Дневник Мишки Клюшкина

— Это кто не знает? Кто не знает? — запетушился Лёшка. — Всё я прекрасно знаю, просто некогда мне зелёный свет ждать.

— Вот и подумай, что это за милиционер такой, который на красный свет дорогу перебегает.

— Когда стану милиционером, тогда буду переходить дорогу только на зелёный, — сказал Лёшка. — А тебя, как увижу, всегда буду штрафовать.

— За что? — вскинулся я.

— За то, что ты вредный.

— Это я вредный?! — я даже подскочил от возмущения. — Ладно, ты станешь меня штрафовать, а я возьму да и оболью тебя с ног до головы пеной.

— Какой пеной? — раскрыл рот от удивления Лёшка.

— Белой. Я пожарным буду. Пистолет твой намочу, и он стрелять не сможет.

— А я тогда тебя дубинкой.

— А я тебя шлангом.

Мы так распалились, что были готовы подраться, но тут в класс вошла Наталья Борисовна и, посмотрев на нас, сказала:

— Ну Клюшкина и Трубача нельзя оставить ни на минуту. Обязательно что-нибудь не поделят. Вам, наверное, лучше в боксёры идти. В этом виде спорта, я думаю, ваши способности проявятся как нигде ярче.

Наконец все успокоились, и я стал думать, кем мне быть, когда вырасту? Я смотрел в окно и перебирал в уме профессии. Учителем? Нет, учителем быть трудно. Попробуй-ка научи чему-нибудь лоботрясов, вроде Лёшки. Хотя, если бы Лёшка учился у меня, было бы здорово. Я бы ставил ему двойки и говорил голосом Натальи Борисовны: «И когда же ты, Трубач, за ум возьмёшься? В журнале двойка на двойке, исправлять не успеваешь, придётся родителей вызвать».

Тогда Лёшка испугался бы и заныл: «Не надо родителей, я исправлюсь, честное слово». А я бы ему на это строго сказал: «Нет, Трубач, сколько можно тебя прощать? Мало того, что ты учишься плохо, ещё и товарищей обижаешь. Вот хоть Мишу Клюшкина. Такой способный, старательный мальчик, а ты с ним постоянно ссоришься».

Лёшка бы канючил: «Простите меня, я больше Мишку никогда не обижу. Наоборот, даже если он мне подзатыльник отвесит, я и не пикну».

Ну тут я, конечно, смягчился бы и простил его…

— Клюшкин, — окликнула меня Наталья Борисовна, — пора спускаться с небес, иначе из своих высоких мыслей ты не успеешь сплести словесные кружева.

Я посмотрел на Наталью Борисовну и твёрдо решил, что учителем быть не хочу. Лучше врачом. Хирургом. Буду спасать людей от верной смерти. Однажды ко мне привезут раненого Лёшку, а я ещё подумаю, стоит ли его спасать.

Но Лёшка, конечно, будет хныкать и просить: «Спаси меня, Мишка, я тебе свой пистолет отдам».

А я ему пренебрежительно скажу: «Да нужен он мне сто лет, твой пистолет». Однако потом выдержу паузу и снизойду: «Ладно уж, спасу, если дашь пострелять».

Вылечу я его, конечно, балбеса такого, но когда он выпишется из больницы, мне станет скучно…

Ещё хорошо быть таксистом. Катаешься себе целый день по городу, ни в школу идти не надо, ни уроков учить. Но главное, когда я увижу Лёшку, голосующим на дороге, то лихо тормозну перед ним и скажу: «В неположенном месте не останавливаюсь. И вообще, я еду в парк!»

Но он такой нахальный, этот Лёшка, конечно же, полезет в машину, несмотря на мои протесты.

«Ничего, — скажет, — остановился, значит, вези».

А я ему небрежно отвечу: «Ага, щас. Разогнался. Деньги-то у тебя есть проезд оплатить?»

«А что? — опешит он. — По старой памяти бесплатно не прокатишь? Ну ладно, катайся один, раз ты такой жадина».

Тут он начнёт вылезать из машины, но я благородным жестом остановлю его: «Оставайся уж, довезу. Как-никак вместе двойки в школе получали».

Он, естественно, обрадуется и закричит: «Вот здорово! Я всегда знал, Мишка, что ты — настоящий друг!»

А работать директором гастронома ещё лучше. Мне ярко-ярко представилось, как я хожу по огромному светлому залу магазина, разглядываю витрины, делаю внушения продавцам. Хочу — ириски пробую, хочу — щербет или халву, а то и кока-колы в душный день попью для освежения.

Разгуливаю я, значит, по магазину, вдруг Лёшка с сумкой заскакивает и сразу ко мне: «Уважаемый господин директор, — начнёт канючить, — дайте, пожалуйста, зефира в шоколаде».

Я его строго осажу: «Закончился, дорогой мой, зефир в шоколаде. Нет больше. И не известно, привезут ли ещё».

Лёшка, безусловно, расстроится, реветь возьмётся: «Ну хоть кусочек. А то меня мама без него домой не пустит».

А я ему скажу: «Да ври больше. Нина Ивановна зефир вообще не любит».

Тогда от моих правдивых слов ему станет стыдно, он опустит голову и поплетётся к двери. Я посмотрю на его ссутулившуюся спину и громко окликну: «Эй, Трубач, иди уж, дам тебе с полкило. Специально для тебя отложил. Знаю, что ты зефир любишь». Лёшка на глазах у изумлённых покупателей меня расцелует и скажет: «Смотрите, с каким человеком мне довелось когда-то учиться. Жаль, что вам не повезло так, как мне».

А ещё он… Я не успел додумать, что случится дальше, потому что зазвенел звонок.

— Сдавайте тетради, — громко сказала Наталья Борисовна.

На следующий день учительница проверила наши сочинения.