Дневник Мишки Клюшкина

— Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша, — прокомментировал кто-то с «камчатки».

— Кому не нравится, — повысил я голос, — пусть уходит из нашей школы. Никто никого держать не собирается. Тут у нас учебное заведение, а не детские ясли.

Домой я шёл чинно, не спеша, гордо оглядывая знакомые окрестности. Вдруг заметил мальчишку, который увлечённо скатывался с горки на дорогу. Я его тотчас остановил.

— Ты разве не знаешь, что на проезжей части играть нельзя? Под машину можно попасть.

— Так я же смотрю, — насупился раскрасневшийся мальчуган.

— Смотрит он! А меня чуть с ног не сбил. И чему вас только в школе учат? Двоечник, небось?

— Нет, у меня и пятёрки бывают.

— По какому?

— По физкультуре.

— Понятно, — вздохнул я. — Короче, чтоб здесь я тебя больше не видел, понял?

Мальчишка кивнул.

Дома я основательно засел за уроки. Негоже старосте получать неудовлетворительные оценки. А вечером подошёл к маме и как можно солидней сказал:

— Мам, будь так добра, погладь мне на завтра другую рубашку. Я ведь теперь не какой-нибудь там оболтус без роду и племени, а всё-таки староста. Мне и выглядеть надо поприличней.

Мама необычной моей просьбе удивилась, но возражать не стала. На другой день у нас была физкультура, и учитель повёл нас на лыжную базу. Там все ребята под моим руководством получили лыжи, причём я скрупулёзно записал, кому какие и в каком состоянии выдал, а также, во сколько часов и минут, и у каждого спросил, умеет ли он на них кататься.

— Если сломаете, — предупреждал я строго, — возмещать убытки будете сами. Школа вам не спонсор. Так что смотрите, куда прётесь.

Некоторые, особенно девчонки, испугались и не захотели брать лыжи совсем. Тогда учитель прикрикнул на меня, сказав, что я слишком круто завернул. Я обиделся и ответил:

— Ну и пожалуйста, справляйтесь сами. Смотрите только, не пожалейте потом. Я с себя всю ответственность снимаю.

Бросил незаконченный список на скамейку и пошёл на трамплин наблюдать, как наши катаются.

Посмотрел — расстроился только. Жалкое зрелище! Никто толком кататься не умеет.

— Ты что, Вострикова, по Красной площади, что ли, маршируешь? — закричал я нашей тихоне, увидев, как она высоко поднимает лыжи от лыжни. — А ну катись давай, как положено, не то придётся заниматься дополнительно.

Смотрю, Вострикова так моей угрозы испугалась, что припустила во весь дух и даже кого-то обогнала.

— Куркин! Что ты палки тащишь за собой, как хворост на костёр? На них опираться надо, чучело ты огородное.

Я по-хозяйски огляделся и снова отметил непорядок.

— Першиков! Першиков, тебе говорю! Оглох, что ли? А ну вернись и проедь это место снова. Нечего срезать. Положено пройти дистанцию, значит, отрабатывай.

Но не успел отчитать Першикова, пришлось отвлечься на Збруеву.

— Збруева, ты что грохаешься, как куль с мукой. Всю лыжню разбомбила. Разве не знаешь, что падать тоже надо умеючи? Это тебе, дорогуша, не на собрании рассиживаться и людей ни за что ни про что критиковать.

Тут ко мне подъехал Лёшка и сказал:

— Слушай, мне это уже порядком надоело. Ты чего не в свой огород лезешь?

— Как это не в свой? — возмутился я. — Это мой класс, и я за него отвечаю.

— Ну и отвечай на здоровье, — говорит он мне. — А за спорт отвечаю я. Так что проваливай.

— Ну уж нет, — вскинулся я. — Я — староста и, значит, главней тебя и тебе не подчиняюсь. Так что катись сам да учи своих подчинённых, а то так катаются, глаза б не глядели.

Лёшка плюнул и уехал, а я продолжал руководить лыжными гонками, пока не кончился урок. Право принимать спортивный инвентарь я предоставил учителю. Не одному же мне вкалывать.

Многим моё принципиальное руководство не понравилось, и они стали требовать переизбрать меня. Вскоре состоялся очередной классный час. На нём было гораздо шумней, чем в прошлый раз, потому что выступать, вопреки обычаю, захотел чуть ли не каждый.

— Это просто невыносимо, — жаловался Першиков. — Он нас всех замучил. Всё ему не так, всё ему не этак.

— Всегда кричит, всегда недовольный, — вставил Борька Смирнов.

— В общем никакого продыху нет, — сделал заключение Першиков.

— Мало того, что Клюшкин вечно придирается, — поддержал их Куркин, — так он ещё и обзывается.

— Как я тебя обозвал? Как? — разозлился я.

— Чучелом огородным. Потом ещё мешком с костями и всяко разно.

— Что же я могу поделать, если ты в самом деле костлявый? — в бессилии развёл я руками. — Ешь побольше, буду пузатиком называть, — засмеялся я.

— Вот видите, опять обзывается! — с торжеством воскликнул Куркин.

— Нехорошо, Миша, награждать своих товарищей обидными прозвищами, — вступила в разговор Наталья Борисовна. — Они ведь не для этого выбрали тебя своим вожаком. Наоборот, ты должен поощрять их к хорошей учебе…

— А я и так поощряю.

— Справедливости ради надо заметить, что успеваемость и дисциплина в классе значительно повысились. Но надолго ли, вот в чём вопрос. Метод, который ты применил, Миша, не всегда оправдывает себя. Поэтому давайте все вместе подумаем, как нам сделать так, чтобы пользы было больше, а обид меньше.

— Переизбрать его да и дело с концом! — крикнул Лёшка.