Дневник моего отца

В то же лето (в первый жаркий уик-энд; незадолго до этого Гитлер вступил в Рейнскую область) в саду устроили шашлыки. На них пришли все члены группы, даже те двое, которых Клара и отец еще не знали, коренастый конструктивист, работавший в то время исключительно с проволокой (дрожащие фигуры разного размера, кое-где покрытые гипсом), и очень молодой человек, страдавший туберкулезом, живший уединенно в Вейнланде и считавшийся самым талантливым в группе. Их жены и подруги. А также гости из Клариных благополучных времен, например кругленький мужчина в колониальном костюме, его звали Верн. Клара знавала его в те давние годы, когда она работала помощницей руководителя «Молодого оркестра», ансамбля, в котором молодым было все — музыка, музыканты и дирижер, Эдвин Шиммель. Верн дружил с ним, а Клара, с тех пор как бросила работу, потеряла связь с оркестром и его шефом. Конечно, ее назначили почетным членом — в качестве компенсации за то, что она трудилась бесплатно, — и она по-прежнему посещала все концерты. Еще пришли четыре школьные подруги с мужьями — врачами и адвокатами.

В длинных жаровнях горел огонь, вино текло рекой, и мужчины вырезали из веток орешника прутики, чтобы жарить мясо. Где-то носились оба дога и Хобби. Да, Рюдигер и Нина тоже присутствовали. Художники сразу приняли Нину в свою компанию, а Рюдигер нашел знакомых среди мужей школьных подруг. Все сидели или лежали на шерстяных пледах. Вначале поговорили о фронтистах[18], которые разбили витрины магазина наследников Сэмюэля Грюна, лучшего магазина мужских сорочек в городе, но вскоре забыли про сегодняшние неприятности. Много смеялись. На небе — полная луна, лица от костра кажутся красными. Громкие голоса перекликающихся гостей. Время от времени взвизгивает какая-нибудь школьная подруга — не иначе услышала анекдот или кто-то из художников украдкой ее поцеловал. Женщины едят руками, мужчины пьют прямо из бутылок — не «Кордон Кло дю Руа», а обычное столовое вино, хорошее, его делает в Пьемонте Кларин дядя.

Отец, совершенно счастливый, много дурачился и так долго говорил стихами, что художница сказала — еще одно стихотворение, и она покинет это столпотворение; после чего отец переключился на прозу. Клара следила за тем, чтобы у гостей всего доставало и, единственная, весь вечер тянула один бокал вина. Праздник продолжался всю ночь, и, когда гости собрались домой, за заповедным лесом как раз вставало солнце. Клара и отец стояли, крепко обнявшись, и смотрели вслед друзьям, которые, болтая и слегка покачиваясь, исчезали за горизонтом — там, где дорога к городу начинала идти под уклон. Какое-то время они слышали их пение, вначале «Песню о Березине», потом, совсем издалека, «Санта Лючию».

Они отправились спать и любили друг друга так страстно и жадно, как в первую ночь. Когда отец проснулся, было уже около полудня. Он выглянул в окно. В саду на шерстяных пледах, прижавшись друг к другу, крепко спали сюрреалист и художница. Сюрреалист лежал на спине с широко открытым ртом, а художница свернулась клубочком, так что распущенные рыжеватые волосы совсем закрывали ее. Отец сварил кофе и, глядя на спящих, выпил его за тем самым красным садовым столом. Жаровни все еще дымились. Когда он выпил вторую чашку кофе и закурил третью сигарету, сюрреалист проснулся, поморгал и узнал отца. Широко улыбнулся, с трудом поднялся на ноги и споткнулся о художницу, которая тоже открыла глаза, села и начала смеяться.

— Доброе утро, — сказал отец, хотя давно уже был день.

Втроем они выпили весь кофе, сюрреалист с художницей выкурили по первой сигарете, и тут появилась Клара, сонная, босиком, в утреннем халате. Она присела к столу, и трудно сказать почему, но разговор заглох. Всех мучило похмелье. Сюрреалист и художница собрали свои вещички, отец и Клара проводили их до садовых ворот. Они еще пошутили на прощанье, потом оба пошли посередине дороги, сюрреалист в сильно измятых брюках и в своем beret basque, а художница босиком, с туфлями в руке. Ее непричесанные волосы закрывали всю спину. Когда их головы исчезли за горизонтом, Хобби, стоявшая между отцом и Кларой, помчалась за ними и остановилась там, где дорога пропадала из виду. Им был виден только черный силуэт, вначале он поднял лапу, потом почесал у себя за ухом.

В этот вечер отец, как всегда, спать лег рано, а Клара, как всегда, намного позднее. Она любила ночную тишину. Отец никогда не слышал, когда она забиралась в постель, не услышал и в эту ночь. Но против обыкновения проснулся в два или три часа. Клары не было в постели, не было ее ни в ванной, ни в гостиной. Отец вышел на террасу и увидел, как в свете все еще полной луны она шла через сад, в совершенно мокрой юбке, прилипавшей к ногам.

— Я не могла спать, — сказала она. — Я гуляла.

Отец хмыкнул.