Дневник молодого специалиста (СИ)

Пока позади меня охали Никодимыч и Инна, я убедился, что стучит не "оно", а он, и втащил его внутрь. А дверь запер. Мои руки и свитер были в крови. У Кирилла оказался разбит нос, кровь залила ему грудь рубашки. Одежда в дырах, одна брючина разорвана снизу доверху.

— Ничего, ничего, — приговаривал Никодимыч, перевязывая его полотенцем, пока Инна безуспешно искала аптечку. — Всё хорошо.

— Что случилось? — не выдержал я.

— Не знаю, что оно такое, — хриплым голосом буркнул Кирилл. — Огромное, а ноги человечьи, а руки… лапы медведя.

Словно в ответ на его слова прицеп закачался.

— Сколько ты прошёл?

— Метров пятьдесят… Ох, оно полезло наверх!

Да, слышно было, как существо ходит по крыше, она так и гудела от его шагов. Мне казалось, что потолок прогибается. К счастью я сообразил, что в крыше есть крохотные вентиляционные окошки-люки. Мы совсем о них забыли! Кинулся к первому и захлопнул люк. У второго "оно" опередило меня, оторвало крышечку, но мощная лапа в отверстие не прошла. Тогда попыталось просунуть длинную, мохнатую, как бы волчью морду. Чёрный нос двигался, нюхая.

Инна завизжала, так что я заткнул уши, сорвала с ноги туфлю, вскочила на скамью и ударила по морде каблуком. Завывая, "оно" спрыгнуло с прицепа и, судя по звукам, отбежало.

— Не зли его, — простонал Кирилл, — оно всех нас поубивает! Швырнуло меня на десять метров!

Инна опять заплакала, а Никодимыч тихо ругался, временами бормоча что-то странное:

— Его прислали конкуренты. Что делать? Что делать?

— Конкуренты? Не может быть! — Кирилл тоже запаниковал.

И тут меня осенило:

— Оно нашло остатки нашего ужина, его никто не присылал, оно чует запах пищи, унюхало колбасу и рыбу. Хочет добраться до остальной еды. Выбросим всё наружу!

Так мы и сделали. Существо недолго почмокало, почавкало, а потом незаметно испарилось, как в сказке. Но только через полчаса я решился пробраться к мотелевской таратайке, хоть и стояла она буквально в трёх метрах от прицепа. К счастью, еды в ней не было, и она осталась цела.

Через четверть часа мы на самой высокой скорости удалялись от "отличного места" в сторону мотеля. А я вдруг начал гадать, что же за конкуренты у нашей фирмы и каким зооцирком они владеют?

Воскресенье

(раннее утро, помещение под крышей старинного замка)

И опять ничего не предвещало.

Мы удрали из мотеля на всех парах под недоумённые вопросы охранника, через час добрались до какого-то городка и гостиницы. Городка мы не видели. Не потому что было темно, а потому что городок уходил в противоположные стороны от дороги и, одновременно, главной улицы длиной метров сто. Гостиница, напротив неё кабак, два магазина, почта — и всё.

Вообще-то мы не собирались осматривать достопримечательности, а бросили в номерах сумки и отправились через дорогу в кабак лечить травмированную нервную систему.

Кабак — ну, зачем так грубо? — ресторан при дороге был ободранный, но судя по всему, недорогой, а потому охотно посещаемый. Над входом неоновая надпись красными буквами "Чёрный Кот", а ниже обшарпанная табличка "Пьяный окунь", что немного сбивало.

Неважно.

Мы вошли и глазами упёрлись в бар. Большой, дубовый. Как и бармен Соня. Так значилось на табличке над его головой. Позже узнал, что Соня — уменьшительное от Самсон.

Ресторан был очень даже неплох. Несколько столиков с мягкими стульями. Тёмные стены, на них тусклые картины. Вычурные подсвечники, которые выглядели здесь, как ожерелье королевы на амбале. Запах каких-то прянностей и хорошего табака. Уютно и приятно.

К пиву нам подали поджаренный хлеб и какие-то местные овощи, от которых начался пожар в горле, и пришлось заказать ещё пива. Когда пламя слегка угасло, мы вытерли слёзы и обратили внимание на соседей. Точнее, наше внимание привлекла грудаст (вместо окончания обугленная дырка) девушка с пышными формами, обтянутыми синим блестящим платьем. Она подошла к соседнему столику, на который задумчиво облокотился над бутылкой лысеющий пожилой мужчина в свитере с рисунком в рыжие обезьяны.

— Я написала стихотворение, — сказала девушка задумчивому в обезьянах. — Оцените, профессор.

— Если поцелуешь, Муся! — оживился тот.

— Вы всё такой же, — рассмеялась она. — Ловелас! Казанова!

— Ну-ну, покажи мне его, детка, — мечтательно ответил профессор, разглядывая её с видом посетителя выставки, так что непонятно было, что имеет в виду. Муся, как фокусник, вытащила из рукава помятую бумажку и начала читать:

Если во мне расцвет,

Рядом любимых нет.

Если тоска и грусть,

Я от любви тащусь.

— Ну, что? Что? — спросила Муся, нервно оглаживая себя.

— Это enjambement, детка, — сказал профессор.

— Что? — сделала круглые глаза пышногрудая детка.

— Несогласованность между ритмикой и стилистикой.

— И? Красиво?

— Очень красиво, — согласился профессор, продолжая разглядывать покрой её платья.

— Там, дальше, другой стих, мистический, — сообщила Муся.

— А? Посмотрим:

Когда мы с демона содрали перья,

Могильная плита откинулась,

И кровь лилась потоком, задымившись.

— Ну?

— Образ впечатляет.

— А ещё…

— Валяй…

Муся откашлялась и продекламировала наизусть:

Я вся горю, как на костре,

И вот за это всё и любишь ты меня.