Дневник москвича (1917-1920). Том 1

То же в дневнике просматривается и в отношениях Окунева с сыном-офицером, которого он с любовью называет не иначе как «мой герой». Но вот превратности гражданской войны бросают «героя» то в стан белых, то красных, пока он не оказывается на службе в ЧК. И постепенно исчезает отцовское восхищение сыном, хотя Окунев, конечно, далек от образа Тараса Бульбы с его знаменитой фразой: «Я тебя породил…» Здесь-то, может, и лежит корень и причина всеобщего краха.

Мелкие бытовые детали, наполняющие дневник, создают живую и убедительную картину жизни той поры: как обогреть комнату, как приготовить еду, где что купить и во что одеться — штрихи бессмысленного бытия, которые вдруг обобщаются каким-нибудь мимоходом брошенным словом. «Жалкие остатки великой страны», как вчера вслух помыслил какой-то почтенный господин, обходивший труп той несчастной лошади, которая все еще валяется на Лубянке», — записывает Окунев 29 ноября 1917 года. И добавляет: «Банкротство России наступило».

А вот что он пишет через год: «Расстрелы по постановлениям «чрезвычалок» все усиливаются: в одном ничтожном Курмыше расстреляно 658 человек. Казаки было овладели Владикавказом, но советские войска при поддержке ингушей опять завладели им».

Казалось бы, переписаны газетные сообщения, но они воссоздают через факты жизнь той поры: тут и массовые расстрелы после отмены законом смертной казни, и атмосфера всеобщего страха, и грабители-ингуши, помогающие советским войскам так же, как помогали им в других краях грабители-махновцы.

А как похожи оказываются «протесты» нынешней «оппозиции» против разгула преступности, продажи культурных ценностей и природных ресурсов, обнищания народа на протесты думских деятелей той поры «против красного террора большевиков и против систематического уничтожения культуры… особенно в Москве и Петрограде», о которых упоминает Окунев в своем дневнике! Все напрашивается на сравнение с нашим бытом, нашей жизнью. Тут же автор сообщает, что «тряхнул стариной» и побывал в бане. Удовольствие оказывается не многим по карману, как и ныне…

На странные мысли наводят многие записи дневника. Сегодня, скажем, людям не платят заработанных денег, но находят сотни миллионов на бездарные и бессмысленные памятники, вроде монумента Петру I. Так и Окунев записывает очень похожее 4 мая 1920 года: «1-го мая произошли с речами Ленина закладки памятников «освобожденному труду», на пьедестал сверженного памятника Александру Третьему, и Карлу Марксу. На открытии первого говорил и Луначарский, причем напомнил просвещенному пролетариату, что «когда на Русь надвигалось Христианство, низвергались кумиры Перунов, а сейчас мы разбиваем кумиры обветшавшей религии и старого правительства».

Читатель, вспомнивший, что он где-то на этих листках читал уже не только о закладке, но и об открытии памятника Марксу, упрекнет меня во вранье. Нет, я тогда и теперь пишу только правду, но дело в том, что «открытый» памятник Марксу куда-то исчез, как и многие другие памятники, расставленные по Москве «сгоряча». Некоторые развалились сами, некоторые разбиты, попорчены или уничтожены не то хулиганами, не то «контрреволюционерами». Подобная участь постигла и памятник Марксу и Энгельсу».

Тут нужно пояснить. Окунев не совсем точен: памятник «освобожденному труду» был установлен на месте снесенного памятника генералу М. Д. Скобелеву, а не Александру III, в 1947 году, в ознаменование 800-летия Москвы, здесь был установлен монумент Юрию Долгорукому. На месте же памятника Александру III, стоявшему у храма Христа Спасителя, не осталось ничего, а вот этот-то памятник одному из лучших наших царей и нужно восстановить.

Дневник москвича Окунева практически начинает работать против нынешних преобразователей-демократов. Любой читатель скажет: ну прямо как сегодня! И правда, бандиты всегда одинаковы: и в 1917 году, и в позднейшие времена.

Характерно, что чем больше жизненных трудностей испытывал автор дневника, тем чаще он стал посещать храмы. Москвичи в те давние времена обычно ходили не только в свою приходскую церковь, но и во многие другие: в праздники чтимых икон или послушать и сравнить церковные хоры. Пристрастием к церковному песнопению особенно отличалось купечество и другой торговый люд. Лучших певцов знала вся православная Москва. И это тоже нашло отражение в дневнике Окунева, тем более он лично был в приятельских отношениях с протодиаконом К. В. Розовым, бас которого не уступал шаляпинскому. Любители церковного пения заранее узнавали, в каком храме будет служить литургию их любимец, и торопились туда послушать дивный голос.

Автору дневника, кроме того, посчастливилось быть современником одного из выдающихся священнослужителей нашего века — патриарха Тихона, причисленного ныне к лику святых. Подвиг святителя Тихона равнозначен подвигу святителя Гермогена в далекие смутные времена начала XVII века. Окунев не раз присутствовал на литургиях, которые служил патриарх Тихон, и написал о них в дневнике.