Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

Вчера бегал по аптекам, искал по рецептам доктора лекарство для жены, и везде отказ: «нет таких». — «Что же мне делать?» — спрашиваю. — «Поищите на рынках, в магазинах», — отвечают. — «Но тогда переведите эти рецепты на понятный язык, чтобы я знал, чего именно искать мне на вольном рынке», — говорю я. — «Ничего не выйдет. Вам не дадут лекарства в прописанной комбинации.» И так далее. Одним словом, отрезали путь от свободной закупки медикаментов на рынке, но по аптекарским рожам видно стало, что за денежки-то и у них все найдется, чего бы потребовалось для «нашей милости», и дело кончилось тем, что сегодня я пошел на квартиру аптекаря и, вручив ему по 15 тыс. за каждый рецепт, получил требуемое лекарство в прописанных дозах. Вот как у нас в Совдепии осуществляется бесплатное лечение!

Когда искал аптеки, шел обычно на сильный блеск огня, по своей отсталости думая, что это сияние указует хранилище целебных товаров, но оказалось, что это обилие света украшает гастрономические и кондитерские магазины. Невольно стал засматриваться на окна и вовнутрь магазинов и сделал открытие: за короткое время расцвет свободной частной торговли идет необыкновенно быстро и выглядывает уже довольно пышно. Есть магазины, набитые разными вкусными или красивыми товарами буквально битком, как будто с 17-го года их и не трогали. А на Тверской, говорят, на каждом шагу кафе — с музыкой, учтивой прислугой и со всякой буржуазной прелестью и приманкой.

Все-таки «новая экономическая политика» дает возможность проводить дни не без удовольствий, но только таким товарищам или гражданам, которые имеют в кошельке на карманные расходы не 50-100 р., как прежде, а один или два миллиончика. Да, да, — именно миллиончика!

За эти дни хлеб дошел до цены 3.600 р. ф., молоко 4.500 р. кр., масло сливочное до 36.000 р. ф. и т. д.

«Коммунистический труд» стыдит москвичей, что они дали кружечного сбора в пользу голодающих только 100 млн., что-де составляет 50 р. на каждого обывателя (?), а по переводе их на старые деньги по 1/8 коп. с носа. Если считать полгроша равным теперешней 50-рублевке, то выходит, что я, получая в последнее время 400.000 р. в месяц, нахожусь на жаловании дворника старого доброго времени, т. е. 10 руб. в месяц, и притом «хозяйских харчей» не имею, если не считать «голодного» пайка.

Послушаешь иногда торг пассажира с извозчиком и увидишь одно только презрение к современным деньгам, невзирая на их ту или иную почтительную сумму. — «Извозчик, к Сухаревой?» — «Двугривенный!» — «Красненькую хочешь?» — «Проваливай!» Перевод этой «девальвации» таков: двугривенный это 20.000 р., а красненькая 10.000 р. По аналогии следовало бы сказать в первом случае «две красненькие» или во втором «гривенник». Но пассажир и извозчик и без того поняли друг друга, потому что и 20.000, и 10.000 р. не стоят даже в сложности своей ломаного прежнего рубля.

† На днях ходил в Скорбященский монастырь поискать могилки недавно умершей родственницы своей и друга детства милой Настасьи Максимовны. И не нашел. После узнал, что она скончалась в Костине, а не в Москве, и похоронена в с. Багаево (Владимир, губ.). Зато набрел на три новых для меня могилы: 1) Павел Александрович Терентьев; 2) его брат Александр Александрович. Мои приятели по «городу». Были «приспешниками» московских миллионеров Воробьевых, имели громадное знакомство с деловой Москвой. Славились компанейскими талантами и вообще приятные люди, очень старавшиеся, чтобы и всем было приятно. Поминаю их добром. А третья могила «историческая». Дмитрий Иванович Иловайский. Родился 11 февраля 1832 г., скончался 15 февраля 1920 г. Вот сколько жил историк, по книгам которого в мои школьные годы я познакомился с русской историей. Что говорить, — «скверная история»! Но Иловайский был искренний человек и не метался из стороны в сторбну, а в последние годы он, вероятно, и вовсе укрепился в том, в чем, может быть, стал колебаться начиная с 1905 г. Старик пред кончиной мог самодовольно спросить нас, своих учеников: «Ну, не говорил ли я вам?»

Вечная им память!