Дневник мотылька

Папа любил читать мне сказки про то, как люди превращались в деревья, во львов, птиц или гусениц, о людях, оживавших после смерти. Людях, которые, благодаря заклятью, не старились, и, если принц был счастлив в облике дерева, он мог остаться деревом навсегда. Когда я была маленькой, то не любила слушать такие сказки, хотя принцы в них всегда снова превращались в принцев, женились на принцессах, становились королями и жили долго и счастливо. Я вопила на папу, требуя, чтобы он прекратил читать, и пряталась с головой под одеяло. Папа только смеялся надо мной и продолжал как ни в чем не бывало.

20 ноября

Я преуспела в том, чтобы игнорировать Эрнессу и ни слова не говорить о ней, но избегать встреч с ней мне не удается.

Позанимавшись с утра на фортепиано, я сходила на ланч и шла в общежитие мимо квартиры мисс Руд. Я заметила Эрнессу, только когда она оказалась совсем рядом со мной. Я точно знаю, что в это время она должна сидеть в классе на уроке, но, похоже, это заметила только я. Не понимаю, как ей удается сачковать изо дня в день. У нее всегда есть уважительная причина.

По ту сторону застекленной двери из глубины квартиры выскочил Патер и с неистовым лаем принялся кидаться на дверь. Он частенько лает, когда я иду мимо, но сегодня он совершенно рассвирепел. Мы обе стояли и смотрели сквозь стеклянные двери, задрапированные длинными, перехваченными посередине толстым шнуром плюшевыми шторами. В полумраке прихожей виднелись массивная темная мебель и узорчатый малиновый ковер. Мы взглянули друг на друга и неожиданно расхохотались. Просто не могли удержаться.

— Песик спятил, — сказала я и сама удивилась, что смеюсь вместе с Эрнессой, — он сейчас протаранит стекло.

— Ненавижу это тявканье, оно сводит меня с ума. Не выношу его. — Она как будто не со мной говорила.

Свет был позади нас, и наши лица отражались в стекле, повиснув над разрывающимся от лая псом. Его рыжевато-коричневая шерсть напоминала волосы мисс Руд. Впервые я осознала, до чего мы с Эрнессой похожи, и это меня потрясло. Я догадываюсь, что ничего удивительного в этом нет. Обе еврейки, обе родом из Восточной Европы — всего две чистокровные еврейки на весь класс (Дора — не в счет). У обеих волнистые черные волосы, длинные носы, черные-черные глаза. Я никогда не задумывалась о том, хорошенькая я или нет, потому что парням на вечеринках я не интересна. Меня вечно «знакомят» с ребятами. А вот Люси считается у них красивой. Но лицо Эрнессы невозможно забыть. Все остальные девчонки блекнут рядом с ней. Даже сама Люси.

Теперь я понимаю, почему Бетси думала, что мы с Эрнессой должны были подружиться. Еще в самом начале учебного года я услышала от нее, что мы с Эрнессой — одного поля ягоды. Я думала, она имеет в виду ум Эрнессы. На самом деле она имела в виду, что евреи — это отдельный вид живых существ вроде инопланетян. Так выразились бы ученицы дневной школы, с которыми у меня ничего общего. Эти девицы гораздо хуже пансионерок. Они любят отпускать шуточки про евреев: «Почему у евреев такие огромные носы? Воздух-то бесплатный». «Почему евреи блуждали по пустыне сорок лет? — Кто-то из них посеял четвертак». И притворно смущаются, заметив, что я пристально гляжу на них. Я не боюсь смотреть им прямо в глаза. Они слишком глупы и не соображают, что мелют. Они просто копируют своих родителей. Пихают друг дружку локтями в бока и ржут. Как они стараются быть «клевыми». Терпеть не могу это слово. «Клевые». Дурновкусица какая. В конце концов я их достаю своим пристальным взглядом. Какое право я имею пялиться? «Сделай фотку и пялься сколько влезет».

До приезда в школу я никогда не сталкивалась с антисемитизмом. Почти за два года мисс Руд не сказала мне ни единого слова. Я никогда не сидела за ее столом во время ужина, хотя мне довелось посидеть за всеми остальными. Я самая толковая в классе, но она ни разу не поинтересовалась, какой колледж я выбрала. Она меня терпит. Стоило мне попросить, и мама перевела бы меня отсюда в другую школу. Но я осталась, потому что подружилась с Люси.

В моих отношениях с Эрнессой виновата я сама, виновата моя ревность к Люси. Может быть, мы и могли бы подружиться тогда, в самом начале. Может быть, мы и «одного поля ягоды».

21 ноября

Папа сидел на моей кровати. Он читал мне сказку. Я повернулась на бок и подглядывала в книгу, следя за словами. Книжка была толстая, на шелковистом бирюзовом переплете отливали позолотой черные буквы. Странички были до того тонкими, что буквы проступали на другой стороне. Эта книга осталась у папы с раннего детства.

— Жила-была бедная девушка-служанка. Как-то раз отправилась она с котомками через лес, но не успела пройти и половину пути, как напали на нее злые разбойники и ограбили…

— Как они могли ограбить бедную служанку? — спросила я у папы. — У нее, наверное, и взять-то было нечего.

Отец не отвечал. Он читал дальше:

— Что же мне, бедной-несчастной, теперь делать? Я ведь даже не смогу найти дорогу из лесу. Место тут безлюдное, знать, судьба мне помереть с голоду.