Дневник мотылька

Моя бедная Люси застряла за столом мисс Бомбей, мало того — ей надо еще убрать тарелки за всеми. Это значит, что у нас не будет времени побыть вместе в общей комнате. С девятого класса я не сидела за одним столом с мисс Бомбей. Тогда я только приехала в школу — прямо посреди учебного года, — уже одно это было плохо, а тут еще мисс Бомбей. Я была вынуждена отправиться в пансион, потому что мама тяжело переносила мое присутствие. Она хотела предаваться своему горю одна. Помню, как мы вечерами сидели с ней за столом — в глубоком молчании, только и слышно было, как мы жуем и глотаем. Если приходилось попросить соль — мы говорили шепотом, боясь ненароком взглянуть на пустой отцовский стул. Каждый вечер я думала, что еще одного совместного ужина я не перенесу. Но в школе оказалось еще хуже. Воспитательницы, учителя физкультуры, мисс Руд, распорядок, звонки — все было сплошным кошмаром. Я даже постоянно терялась в школе. Однажды девчонки собирались на лестничной площадке, чтобы вместе идти вниз ужинать, а я сбежала от них и, спустившись по черной лестнице, оказалась возле репетиционных студий. Я заблудилась — стояла в темном вестибюле и плакала. И никто-никто меня не слышал. Хоть умри. У стола во время благодарственной молитвы я не могла отвести взгляда от мисс Бомбей. У нее были толстые ляжки и такие распухшие икры, что казалось, ноги вырастают прямо из ботинок, как могучие древесные стволы. И ляжки, и лодыжки были обмотаны эластичными бинтами. Она медленно опускала свое тело на стул, вцепившись для равновесия в край стола, и глубокий вздох облегчения свидетельствовал, что усаживание завершилось. Кусок не шел мне в горло, я была просто парализована. Столовая наполнялась голосами, звякали приборы, ужин шел своим чередом — звон и гомон усиливались. Все вокруг болтали. Девчонки вскакивали, ставили полные тарелки с раздаточной тележки на стол, потом оббегали кругом, собирая посуду, и складывали ее на тележку. Я вдруг опомнилась. Моя тарелка все еще была полна, во рту болтался непрожеванный кусок баранины, а все соседки по столу в гробовом молчании пялились в мою сторону. У меня свело челюсти.

— Не спешите, дорогая. Доедайте спокойно, — сказала мисс Бомбей.

— Пошевеливайся, — тихо прошипела девчонка, сидевшая со мной рядом, — мы еще покурить хотим.

Я с трудом сглотнула:

— Всё.

— Доешьте до конца, — настаивала мисс Бомбей.

— Нет! Я больше не хочу. — Я так боялась девчонок, что даже повысила голос.

Воспитательница промолчала. Если бы она заставила меня доедать под этими пристальными взглядами, я бы давилась каждым куском, и после этого уж точно — прощай, школа. Когда мисс Бомбей наконец позволила девочкам убрать со стола, у меня взмокла от пота спина и дрожали коленки. Но самое ужасное было на десерт. Мне так хотелось нежного бисквита со взбитыми сливками, и мисс Бомбей настаивала, чтобы я его попробовала, но я только замотала головой.

— Бедное дитя до сих пор не оправилось от потрясения, — шепнула мисс Бомбей одной из старшеклассниц.

Что могло быть хуже этих слов? Ну почему я не уплетаю за обе щеки воздушный десерт, как остальные девчонки? И все они, как по команде, перестали жевать и снова уставились на меня. Но на этот раз выражение досады в глазах сменилось гадливой жалостью.

Сегодня я сама — одна из тех самых старшеклассниц, которые едят второпях и мчатся в курилку. У меня куча подружек, и никому не придет в голову таращиться на меня. И я никогда не отказываю себе в хорошем куске бисквитного торта со взбитыми сливками.

17 сентября

Что-то не так с этой новенькой. Похоже, она с хорошим прибабахом. Как-то по пути из спортзала я застала ее в Галерее — она стояла у стены и не отрываясь глядела в окно. Уже почти проскочив мимо, я вдруг вспомнила, какой это кошмар — быть новенькой, и вернулась:

— Ты заблудилась?

— Да нет! Просто это одно из моих любимейших мест.

— Галерея?

Я удивилась. Галерея — это всего лишь переход, соединяющий общежитие с учебным корпусом Резиденции. Болтаться здесь совсем неинтересно, разве что тем, кто любит мрачные закоулки и сквозняки. Свинцовые переплеты окон-бойниц больше подошли бы для монастыря. Толстые и неровные стекла-витражи заставляют очертания окрестных деревьев причудливо расплываться на фоне неба. Свет едва проникает сюда — тусклый, словно сквозь толщу воды. Попадая в Галерею, я всегда невольно ускоряю шаг, почти бегу.

— Я люблю смотреть в эти окна, — сказала Эрнесса. — В них мир расколот на кусочки.

Из вежливости я спросила, не идет ли она к себе.

— Попозже, — ответила она.

— Ладно, пока.

Она нетерпеливо отвернулась к окну, как будто могла разглядеть там нечто действительно интересное. Я ушла.