Дневник мотылька

Перед тем как поехать домой, я две ночи подряд (в среду и четверг) внезапно просыпалась. Я садилась в кровати, но стоило мне встать, как возникало ощущение, что это во сне я проснулась и хожу по комнате. На дорожке прямо под моим окном слышался шорох, словно кто-то ворошил сухие листья и желуди. Я выглянула в окно. Кто-то бродил туда-сюда под нашими окнами. Так вот как она проводит каждую ночь. Она караулит нас во сне. И почему это мне раньше не пришло в голову выглянуть в окно? То ли шум прекращался, то ли я просто ничего не замечала? Она металась, как зверь в клетке: десять шагов вперед, потом ровно столько же — в обратном направлении. Мир для Эрнессы слишком тесен. Она внутри него как в западне. Зачем она вернулась сюда, в этот пансион? Здесь же сплошные шкатулки, вставленные одна в другую: чугунная ограда, Резиденция, второй этаж, коридор миссис Холтон, комната, кровать. Шкатулки для девочек, которые не готовы к встрече с огромным миром, с мужчинами, не готовы к сексу. Я сознаю, насколько иллюзорна наша жизнь здесь. Я же не дура.

Она раскрывалась передо мной. Я ей почти сочувствовала. Если бы только она не разрушала мою жизнь. Две ночи подряд я наблюдала за тем, как она вышагивает по дорожке, часами. Ее движения были исполнены той же исступленной энергии, с которой она жадно, до фильтра выкуривала каждую сигарету. Она не останавливалась ни на мгновение. Потом начинало светать. Стоило мне на секунду прикрыть глаза, как ее уже и след простыл.

Я за папиным столом. Среди его книг. Они знают разгадку всех ее тайн.

14 марта

Она меняет всех вокруг. Она выясняет, кто они, и превращает во что-то иное.

В сентябре, едва начались занятия, мы с Дорой как будто дружили с Эрнессой. Даже провели вместе один вечер. Люси с нами не было. Это было в субботу. Наверное, Люси как раз уехала домой на уик-энд. Она почти каждый уик-энд старалась проводить со своей мамой. Перелистывая дневник, я не могу найти никакого упоминания о том вечере. Это очень странно, потому что я прекрасно помню, о чем мы тогда разговаривали. Эрнесса спросила о мисс Бобби, которая уже успела себя проявить за две недели занятий. Я сказала, что меня не так уж и оскорбляет ее антисемитизм. Я не прочь считаться особенной. Это означает лишь, что я не такая, как все прочие.

Эрнесса посмеялась надо мной:

— Я лишена твоих еврейских сантиментов. Религия — это обременительная, космическая шутка. Если еврейский народ избран, то лишь для особого наказания. Весь мир — еврейское кладбище. И любой еврей, думающий иначе, — умалишенный.

— Именно поэтому ты спокойно говоришь по-немецки? — спросила я. — Ведь это — язык убийц.

— Думаю, ты и сама немного знаешь немецкий. Язык Рильке и выкреста Гейне. Язык величайших поэтов-лириков. К тому же любой язык — язык убийц. И чем больше смертей, тем возвышеннее поэзия.

Я была шокирована. Я ее почти еще не знала. Девочка из какой-то неведомой страны, возникшая ниоткуда и очутившаяся в комнате напротив нас. Мы с ней были единственными чистокровными еврейками в классе. Я оглянулась на Дору. Она помрачнела. Для нее быть еврейкой означало лишь иметь определенный интеллектуальный статус. Как только это начинало ей мешать, она тут же отказывалась от своего еврейства. «Разъевреивалась». Рядом с Эрнессой Доре необходимо было считаться еврейкой, пускай даже Эрнесса и не принимала свое еврейское происхождение всерьез. В конце концов, и мисс Бобби терпеть не может всех троих.

Его всегда изображают одинаково: вытянутое черное животное, напоминающее кошку, футов четырех-пяти в длину. Зверь этот мечется по комнате все быстрее и быстрее, и все кружится вместе с ним и погружается во мрак. Что-то вроде пугающего аттракциона в луна-парке.

Но это неправда.

Видел ли кто-нибудь вампира на самом деле?

Сможет ли кто-нибудь выдержать это зрелище?

Эрнесса всегда показывается мне в человеческом обличье. Но все равно я постоянно чувствую, что она пытается сбить меня с толку, запутать. То же самое я ощущала после папиной смерти. Кто морочит меня?

15 марта

Я — жалкая трусиха. Все улики были у меня под самым носом, когда умерла Дора, но страх помешал мне сделать хоть что-нибудь. Эрнессу заботит только Люси. Остальных она просто не замечает. Мы только путаемся под ногами. Наши жизни не дороже, чем жизнь мухи, которую можно прихлопнуть без лишних раздумий. Ей нужен кто-то, кто скрасил бы ее существование. Единственная спутница, которой она владела бы до конца, безраздельно, вечно.

Помни: это не любовь. Это — страсть. И вампир нуждается в добровольном согласии жертвы.

16 марта

Все эти книги врут. Большинство писателей не верят в существование вампиров. Они всегда и всему пытаются найти научное объяснение. Это все равно что писать книгу о Христе, а в конце сделать вывод, что, по всей вероятности, его никогда и не существовало, потому что не сохранилось адреса, по которому он проживал в Назарете. А чего суетиться? Монтегю Саммерс договорился даже до «философии вампиризма». Какая философия?