Все страницы были вырваны. Все, кроме одной — последней. На ней было написано одно единственное слово — Хогвартс. И нарисован какой-то план. Я просидел над этим планом целый день, но в конце концов мне удалось понять, что нарисован здесь тот самый коридор, который заканчивается тупиком и назначение которого я так и не понял. В центре этого коридора был нарисован крест. Он что, перед смертью клад там зарыл? Мое воображение тут же стало рисовать сундуки, наполненные древними артефактами и драгоценностями. Еле усмирив свою буйную фантазию я понял — я очень хочу в школу в этом году. Что-то по Учителю соскучился. Да и по другим преподавателям тоже.
А затем я сделал «финт ушами», наотрез отказавшись покидать расчищенный и преобразованный чердак. Расставив мебель и разложив все вещи, еще пригодные для использования, я объявил его своей берлогой, в которую я залегаю с книжками до начала учебного года.
Мне здесь хорошо, комфортно.
А вот сегодня Тобиас преподнес мне сюрприз. Я до сих пор не понял, была ли это его собственная инициатива или мать его науськала на «взрослый разговор», ну из темы «между нами мальчиками», но началось все именно с этого самого, который между нами. Утром отчим заявился на чердак сразу после завтрака. Он сел на край кровати, на которой я в это время валялся с книжкой в одной руке и яблоком в другой.
Так вот, лежу я, значит, хрумкаю яблоко и пытаюсь разобраться в хитросплетениях дантовского ада, а Тобиас сидит у меня в ногах и нервно разглаживает покрывало. Наконец мне это надоело, тем более, что пытаясь разгладить несуществующие складки на покрывале, отчим его практически полностью вытащил из-под меня:
— Ты хотел мне что-то сказать? — спросил я, поднося в очередной раз яблоко ко рту.
— Эээ, да. Послушай, Северус, ты уже взрослый юноша и этот наш разговор нужно было начать давно. В общем: существуют пестики и тычинки…
Монолог Тобиаса прервал мой кашель. Да, я подавился этим треклятым яблоком!
— Пап, ну не надо, а, — простонал я, откашлявшись, — я знаю и про пестики, и про тычинки, и что во что вставляется, и аналогию на человеческих особях я тоже проводил, — вот тут закашлялся Тобиас и яблоко было тут совершенно ни при чем, я даже испугался, что он задохнется. — Да ты не волнуйся так, я только теоретически все это знаю, на практике не проверял, — зачастил я.
— Повтори, что ты сказал?
— Нуу, я все уже знаю, и про секс, и про пестики и про тычинки, и что однополые связи бывают, и что у волшебников они вроде как не осуждаются, хотя для меня это дико, — доверительно начал я, заглядывая ему в глаза.
— Да нет, — он отмахнулся от моих скороговорок, — повтори, как ты меня назвал?
— Папа? — повторил я осторожно, вжимая голову в плечи. Я не виноват, что воспринимаю его как отца. Я просто не знаю другого. Но до этого момента, я никогда не называл его так вслух, мысленно — сколько угодно, но не вслух.
Наверное я в этот момент напоминал воробья, нахохлившегося и с опаской смотрящего на руку, протягивающую мне крошки. Если он меня сейчас оттолкнет, поставит на место, назовет меня снова мистером Фолтом, я наверное рассыплюсь на куски и не факт, что сумею собрать себя снова. Мне это нужно, хотя бы в мечтах представлять, что у меня есть отец. И кто меня тянул за язык? Я закрыл глаза, чувствуя, что предательские слезы готовы покатиться по щекам.
И тут же почувствовал, как меня сгребли в охапку и прижали к чему-то твердому, теплому и живому. Ого, я и не подозревал, что у Тобиаса такие мышцы. Потом я почувствовал его дыхание на своей макушке. Говорил он так и не отрывая лица от моих волос.
— Ты не представляешь, какой ты мне подарок только что сделал, ты просто не представляешь. Я очень люблю твою мать, но если бы дело касалось только ее, я никогда не рискнул бы так кардинально менять свою жизнь, но она затащила меня как-то сюда в поместье, и я увидел тебя. Маленький, взъерошенный, ты был похож на дикого зверька. Какой-то потерянный. Я знаю, что не был идеальным отцом, но поверь, я старался и каждый раз натыкался на вежливое недоумение с твоей стороны. А мне хотелось большего, гораздо большего. Если бы ты знал, как я хотел хоть на время стать темным, овладеть некромантией, поднять Гордона и упокоить его с особым цинизмом и повторять это действие до бесконечности, пока не надоест. Как он посмел оставить тебя, вас? Как? Северус, сынок, если бы я знал, если бы ты только намекнул мне, хоть разочек. Сколько же времени мы с тобой потеряли. Но ничего, все сейчас пойдет по-другому. Все! Ты же не будешь возражать, если я оформлю официальное усыновление?