Дневник нарколога

– На сносях, – вздохнул Лабацилкин, – пора обрадовать ваших маму и папу. Ультразвук показал, что у нас будет мальчик.

– Двойка, Лабацилкин, – поставил неутешительный диагноз Ваня, – тебя уже раскололи, а ты все никак не остановишься. Первое апреля – никому не верю.

– Чтобы я больше не слышал этой дурацкой фразы! – взвыл Эд. – На себя лучше посмотри. Зачем ты вчера этих телок в такси посадил и дорогу им оплатил? Все равно они нас продинамили.

– Я посадил?! – взвизгнул Бублик. – Это ты орал: «Девушки, милости просим в тачку!» Я тебя, наоборот, отговаривал.

– Ты меня отговаривал? Да ты первый за них в кафе расплатиться предложил. А кто им розы покупал? Скажи не ты?

– Ладно, проехали, – Бублик пошел на мировую, – оба хороши. У меня, между прочим, от зарплаты три рубля осталось.

– А у меня пять, – похвастался Лабацилкин, – я не ты, я экономить умею.

– Да уж. Только вчера была зарплата, а сегодня у нас в карманах фиг, да ни фига. А до аванса еще целых две недели. Что будем делать? Ваши предложения, товарищ Лабацилкин?

– Какие уж тут предложения? – засопел Эдуард. – Осталось вечера с родителями проводить и международных обозревателей слушать.

– Отказать и еще раз отказать, – категорически отверг такую возможность аполитичный Бублик, – что угодно, только не обозреватели.

Лабацилкин шваркнул трубку на рычаг и грустно уставился в окно.

За окном журчала весна, и намечались ручьи. Апрельский воздух был так прозрачен и синь, что напоминал качественный денатурат. А девушки, освободившись от уродливых зимних доспехов, были как на подбор стройны и прекрасны. Что ни говори, а весна в Москве начинается именно в апреле. Март лишь по недоразумению считается первым весенним месяцем. На самом деле его нужно назначить последним зимним и отмечать черной краской во всех календарях. Как сказали бы его друзья, не чуждые банальностей: «Марток – поддень семь порток». То ли дело апрель: на улицах бездонные лужи и апельсиновое солнце, сверкающие витрины и девушки, девушки, девушки. Они вылезают на свет божий тысячами, все как одна красавицы и богини, они еще мерзнут в своих легких нарядах, но принципиально не желают надевать теплых вещей. Эти девушки отважно торопят весну, всем своим видом показывая, что зиме нет хода назад, ее место в пыльных кладовках и на антресолях до следующего ноября. Но, чу. А кто же это? А это Наташка Карасева в обнимку с историями болезни резво пилила между деревьями с набухшими почками и больными с отросшей печенью. Натаха была таким же ординатором в их отделении неврологии и, значит, являлась потенциальной жертвой Эдички для первоапрельского розыгрыша. Ни на что другое Карасева не годилась, она была на две головы выше Эдика и весила не меньше ста сорока килограммов. При таких солидных габаритах бомбовоз Натаха двигалась подобно прима-балерине на сцене Большого театра. Носки ее туфель смотрели в диаметрально противоположные стороны, семенила она мелкими, нелепыми шажками, и ассоциации с балериной напрашивались сами собой. Эдик почесал заросший затылок и усмехнулся – предстоящий розыгрыш грозил затмить утреннюю разминку с Хренковым. Лабацилкин прокашлялся и позвонил в соседнее отделение.

– Позовите к телефону Наталью Карасеву, – низким приказным басом начал Эдик свою партию.

– Это я, – прошелестела заранее испуганная Наташка.

– Вас беспокоят из Минздрава, – медным колоколом загудел Лабацилкин, – мы опрашиваем всех ординаторов этого года выпуска. Сколько у вас троек в дипломе?

– Две, – проблеяла Карасева.

– Что?! – взревел «чиновник» Эд. – Две тройки в дипломе, и вы набрались наглости занимать чье-то место в ординатуре по нервным болезням?! Безобразие! Вредительство!! Саботаж!!! Вон!!! На участок!!!!! На «Скорую помощь»!!!!! В глухую деревню участковым врачом! В сельскую амбулаторию под Улан-Удэ!

Эдик отдышался и продолжил в том же духе:

– Вы должны усердным трудом в сельской местности искупить низкую успеваемость. По каким предметам у вас удовлетворительно?

– По физколлоидной химии и физвоспитанию, – умирающим голоском отчиталась Карасева.

– Что?! Это же ключевые предметы, – ужаснулся Лабацилкин, – сейчас же явитесь на прием к главному врачу. С вещами.

Эдик брякнул трубку и поскакал к окну, чтобы не пропустить ни секунды из начинающегося представления. Из-за угла вырулила Карасева и мелкой дробью порысила к административному корпусу. Эдуард, ухахатываясь, отправился следом. Перед входом в здание он нахмурил бровки, наморщил лоб и сделал губы трубочкой, так он настроил себя на серьезный лад. Наташка, отливая зеленью, в замешательстве отиралась возле кабинета главного врача. При виде Эда она немного воспряла духом.

– Здравствуй, Эдик. Ты тоже к главному?

– He-а, я к заму, – пробурчал Лабацилкин, мужественно подавляя приступ смеха, рвущийся наружу.

– Зачем? – осторожно поинтересовалась Карасева.

– Историю болезни забрать.

Последовала долгая пауза, в течение которой Наташка переминалась как застоявшаяся кобылица, а Эдик оглушительно сопел, отчаянно борясь с приливами смеха.

– А тебе из Минздрава звонили? – сделала второй заход Карасева.