Дневник немецкого солдата

До военной службы следователь был, очевидно, нотариусом или адвокатом. Он говорил елейным тоном, словно держал речь перед судом. Не сводя с меня глаз, он произнес длинную тираду о трудностях в снабжении войск обмундированием, о тяжелых боях на всех фронтах, о том, что штаны содействуют победе, а каждая катушка ниток равноценна патрону, о том, что в борьбе с мировым большевизмом обязан участвовать каждый, и что все враги — внутренние и внешние — понесут строгую кару. Прочитав это нравоучение, он заявил:

— Значит, мы можем с вами быстро все подытожить. Обер-ефрейтор Циммерманн… э-ээ, я хотел сказать Бауманн, во всем сознался. Следуйте его примеру, и вы отделаетесь тем, что вас только разжалуют. Вы добровольно отправитесь на фронт и там исправите свой промах…

Штабной казначей смотрел на меня с ужасом, ожидая, что я вот-вот во всем сознаюсь и тогда ему придется плохо. Но я молчал.

Полистав дело, следователь снова заговорил:

— Значит, так. Установлено, что на вашу долю приходится двести восемь брюк и такое же количество кителей, или мундиров. Не знаю, как вы их там называете. Вы сдали их в Лебау изорванными. Из Лебау их переслали в Эрфурт. В Эрфурте было точно установлено, что обмундирование приведено в негодность вами и Бауманном. Так. Теперь вы можете возразить, если считаете, что цифры преувеличены.

«Ну и болван!» — подумал я и произнес вслух:

— Здесь, видимо, какое-то недоразумение, господин капитан.

— Больше вам нечего сказать?

— Нечего, господин капитан.

Я почувствовал, что штабной казначей ожил. Значит, у меня есть неожиданный союзник, сторонник поневоле, который дрожит за свою шкуру.

Заметив растерянность следователя, который молчал, я решил перейти в наступление.

— Господин капитан, — уверенно начал я, — разрешите обратить ваше внимание на то, что вещи, отобранные для экспертизы в Эрфурте, не могут быть нашими. Они поступили туда откуда угодно, только не из этого госпиталя. Господин фельдфебель Фольмар при каждом обмене лично проверял каждую вещь, как это и предписано инструкцией. Он не мог пропустить такое обмундирование, о котором вы говорите. Фельдфебеля Фольмара все считают хорошим солдатом и порядочным человеком.

— Так точно, господин советник военного суда, — подхватил обрадованный штабной казначей. — Это было бы действительно невозможно. Здесь я должен поддержать унтер-офицера.

Следователь спросил шписа:

— Объясните мне, господин главный фельдфебель, почему обер-ефрейтор Бауманн является начальником унтер-офицера Рогге — старшего по званию. Я не совсем понимаю, как это возможно.

Шпис, оказывается, тоже мой защитник. И ему невыгодно, чтобы в его хозяйстве обнаружилось вредительство. Без запинки он доложил:

— Центром всех госпиталей считается Эберсбах. Георгсвальде, где служит унтер-офицер Рогге, — филиал центрального госпиталя. Все нити по линии вещевого склада сходятся к обер-ефрейтору Бауманну. Унтер-офицер Рогге, с одной стороны, является начальником вещевого склада, а с другой стороны, он сам пациент госпиталя, поскольку перенес тяжелое нервное заболевание. Врачи не считают возможным поручить ему ответственную должность в центральном госпитале. Мы беседовали с унтер-офицером Рогге, и он согласился признать обер-ефрейтора Бауманна своим начальником по служебной линии. Мы постоянно следим и контролируем их взаимоотношения. Они отлично сработались по всем статьям. Оба они фронтовики. Работают, не считаясь с чином и положением. Таким образом, руководствуясь мнением врачей, мы поручили унтер-офицеру Рогге должность, которую он в состоянии выполнять, а обер-ефрейтора Бауманна назначили на центральный склад.

После этой длинной речи шпис вручил капитану из военно-полевого суда мою историю болезни, раскрыв ее на определенной странице и указав на какое-то место. Следователь прочел и спросил меня:

— Оказывается, вы побывали в серьезной переделке? Так-так. Значит, вы настаиваете на своей невиновности?

— Так точно, господин капитан.

Шпис, заметив, что его речь произвела на следователя впечатление, попросил разрешения добавить:

— Что касается военного прошлого унтер-офицера Рогге, его можно назвать отличным. Все задания он всегда выполнял безупречно. За время службы в санитарной части он не имел никаких замечаний ни со стороны начальников, ни со стороны подчиненных. Работает хорошо, и на складе полный порядок, несмотря на то, что Рогге часто болеет от перенесенной травмы. Именно это обстоятельство обязывало нас тщательно следить за ним, и потому малейший его проступок тотчас бросился бы в глаза. И капитан медицинской службы, его командир, и фельдфебель Беккерт, ведающий кадрами, и я, как главный фельдфебель, считаем, что вряд ли есть основания подозревать Бауманна и Рогге в приписываемых им преступлениях. Думаю, это мнение разделяет и господин штабной казначей.

— Вы абсолютно правы, — поддакнул штабной казначей. — Мне это кажется непостижимым.

Господин интендант прокашлялся, чтобы тоже окропить меня долей елея. Потом поднялся с места и торжественно начал: