Дневник немецкого солдата (Военные будни на Восточном фронте 1941-1943)

Затем я ездил с одним из наших начальников, теологом, в полевое кино. Это была прогулка пешком и езда верхом, ходьба и опять езда верхом. За десять минут до начала сеанса я соскочил с запаренной лошади и поздоровался за руку с Гейни Штойбингом, занявшим для нас места. Изба была переполнена до отказа. Через две минуты возле меня сел генерал. Меня приветствовали мои ребята-сорванцы. Я дал им возможность пройти; они прошагали семь километров и, следуя моему совету, проскользнули без билетов. Обратно с урчащим животом: ходьба, рысь, галоп: не упади, маленькая лошадка! Опустились сумерки, подозрительная возня, оборванный телефонный провод. Мы все время перемещались взад-вперед по местности. Треск, грохот - "бум"! Противотанковое орудие. Пулеметы - музыка линии фронта; орудия в ночи притихшие нахохлившиеся животные, часовые, стоящие во весь рост, подпирая светлое небо. Мы скакали дальше - по проселочной дороге, потом мост. Врен навострил уши, мы были уже у конюшни. Прибежал мой ординарец, распознал стук копыт моего коня в ночи.

Это было зимой 1941 года. Капитан Г. ехал впереди батареи. Было очень холодно. Он вошел в дом, чтобы обогреться. "Холодно", - сказал он, потирая руки. "Можете говорить по-немецки", - ответила женщина, вышедшая к нему из темной комнаты. Они начали разговаривать. Она сказала, что пять лет работала в поместье в Гольштейне. "Но как вы можете жить здесь с одной кроватью, тремя кастрюлями, парой вилок и ножом, теперь, когда вы знаете, как живут в Германии?" - "Все-таки живем", - отвечала женщина...

На днях мы были в помещении для постоя. "Ольга, хочешь посмотреть фотографии? Иди сюда, я покажу тебе несколько снимков!" - сказал мой спутник. Ольга тут же подошла. Она хотела больше узнать об этой возбуждающей любопытство Германии, о которой она так много слышала. "Смотри, это моя дочь, ей теперь уже семь месяцев", - объяснял мой спутник. "Хорошо", сказала Ольга, ее женская любовь к детям на мгновение заставила ее оттаять. "Но это не тот же ребенок, - вдруг сказала она, взяв другой снимок. - Этот гораздо больше, чем первый".

"Но, Ольга, - сказал мой товарищ, - второй снимок сделан с более близкого расстояния. Разве ты этого не видишь?"

Она посмотрела на него с сомнением, немного качая головой и вновь внимательно изучая фото. "Это твоя жена? Милая, - сказала критически. - А тут не она", - заметила, взяв следующую фотографию. "Почему это?" - "Нет, засмеялась Ольга, - вы пытаетесь меня разыграть. На этой фотографии у нее совершенно другая сумочка. Видите, вы ошиблись".

Она с сомнением слушала его объяснения. Не могла этому поверить. Мы задумчиво посмотрели на девушку. Затем оглянулись вокруг, осмотрев избу, эту комнату русской крестьянки, которая когда-то была темной и затхлой, а теперь, благодаря немецким солдатам, превратилась в чистое помещение. И мы знали, что нам все еще предстоял длинный путь.

Мы были в эшелоне, инспектируя экипировку. Командир батареи проверял наемников. "Где твой китель, Алексей?" - "У портного, господин". - "Ступай и принеси его". Алексей молодцевато развернулся и исчез как молния. Он вернулся через секунду, щелкнул каблуками и задержал дыхание. Оно не выдавало того, что перед этим он мчался изо всех сил. Алексей - полный энтузиазма солдат. Он пришил кокарду на свою пилотку; его честь была бы глубоко задета, если бы мы заставили ее снять. Он носит свою форму в своей собственной манере, но носит с гордостью ребенка. Он носит брючный пояс и сдвинул вниз верх голенища своих сапог так, что кожа лежала гармошкой вокруг его лодыжек. Шпоры он носит высоко, в казацкой манере. Отговорить его от этого трудно. Даже плохо подогнанный китель и брюки не могут скрыть гибкости его стана. Он не прост. Когда вернулся после принятия присяги, то сказал: "Я не останусь надолго с батареей, я собираюсь к Власову. Вот увидите, я там буду".

Еще через две деревни мы встретили Григория. Ему было четырнадцать лет. Его подобрали во время скитаний во главе двух женщин с двумя детьми. Он пришел в штаб командира батареи так, будто мы были его старыми друзьями. "Куда вы идете?" - "Домой, господин, в Никитино". Он снял картуз, обнажив копну белокурых волос. Ясные глаза смеялись на чистом мальчишечьем лице. "Докьюменти?" - "Вот". Он положил бумаги и отступил назад, в настороженном и напряженном ожидании, пока мы рассматривали их. Вот он, все довольно верно: "Григорий Б. и мать Люба Б., дочь Мария; Валя С. с ребенком следуют из больницы в Смоленске в Никитино".

Григорий стоял впереди, другие позади него. "Спокойно, мать!" - сказал он, когда женщина за его спиной порывалась выйти вперед. Он не обернулся, а просто сделал нетерпеливый знак рукой. Глаза матери выражали большое чувство гордости за своего сына. "В порядке?" - спросил он. И это звучало так, что иначе и быть не могло. "В порядке, Григорий, - кивнул офицер. - Сигарету?"