Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941-1943

Я совершенно уверен, что так не «делают» ни офицер, ни самый младший из лейтенантов. Даже если командир батареи не заметил этого сразу, он должен почувствовать подсознательно. Нужно только преодолеть тонкий слой для того, чтобы проникнуть в его сознание. Но я не собираюсь менять своего положения. Более важно видеть, как свет падает через янтарного цвета ром в бутылке, более важно выскользнуть на мгновение из своей формы и не чувствовать больше на своих ногах ботинок. Что может быть важнее?

9 сентября 1943 года. Я сижу над этими страницами много дней. Я написал очень много, и это дает мне пищу для размышлений. Любопытно, что пропаганда играет злые шутки с людьми, она основательно опутывает человека. Разум нации представляется похожим на фотопластинку, которая может быть проявлена по чьей-то прихоти.

Доставка нашей почты расстроилась не из-за великих событий на войне, но из-за их отсутствия. Это звучит парадоксально, но это верно. Все потому, что на самом деле мы уже больше не должны бы быть здесь. Действия отработаны в совершенстве. При первых признаках тревоги ребята на базе дают сигнал к обычному спешному отходу на новую позицию. А теперь вон они где, далеко от нас. Тем временем стало ясно, что спешки не было, и мы использовали имевшееся в нашем распоряжении время. Мы снимались медленно и все время находили работу, которую можно было сделать тщательно. Эскадроны уничтожения приступили к работе. На мгновение мы в состоянии приостановленной активности.

Я тоже отправил большое количество повозок в тыл, а с ними и основной багаж. Ход эпидемии среди лошадей непредсказуем, а мне нельзя остаться без средств передвижения. Но больше ничего не происходит. Мы живем по тревоге и наслаждаемся миром столько, сколько можем. День ото дня солнце светит все слабее сквозь деревья. Оно уже больше не дает почти никакого тепла. Это как медный отблеск, падающий на мох и молодые ели. Лучи света между деревьями уже больше не слепят глаза.

В восемь часов мы поднесли факелы к нашим землянкам. Пламя вырывалось из дверей и оконных проемов, и дым висел стеной среди высоких деревьев. Мы сожгли все до последней доски.

Затем мы шли маршем. На перекрестке у Крючека мы сделали остановку на обед. Дрезина совершала свою последнюю неспешную поездку по рельсам на запад. На ней сидели два человека и сбрасывали взрывчатку по два заряда за раз на длину огнепроводного шнура. Два сапера бежали сзади, устанавливая взрывчатку под путями и вставляя взрыватели. Как же они, дьяволы, бежали и как эффектно тонкие белые струи пламени вырывались из земли! Груды железа со свистом разлетались вокруг, и горький пороховой дым проплывал над нашими головами. Дорога за железной дорогой после этого была закрыта на час.

Но это была только часть произведенных разрушений, смехотворно ничтожная часть. Все трубы водоснабжения, все узкие проходы были заминированы. На сотни метров через лес на деревьях были закреплены «красные заряды» так, чтобы их можно было перебросить через главную дорогу с наименьшей затратой времени. Деревни были подожжены, они горели с невероятной силой. Жар мешал нашему продвижению. Мы проскочили галопом, закрывая лица от дождя искр. Повозкам пришлось ехать в обход. Клубы дыма скрывали нас от вражеских самолетов, а шум взрывов вокруг был как при большом сражении.

На окраинах Брянска дым смешался с желтой пылью дороги, накрывая нас двойным покровом. Солнце стало красным задолго до вечера. Оно висело бледное и иссохшее над разрушительным действом. Над следующим маршем потока людей облака освещались с обеих сторон. Они образовывали тончайшие, самые роскошные знамена, которые я когда-либо встречал, демонстрируя войну во всем ее ужасном великолепии. Мы видели дома на всех стадиях разрушения: белое, как вспышки магния, пламя, вырывавшееся из окон, первые всплески красного пламени, когда оно пробивалось через клубы черного дыма, триумфальный танец Красного Петуха над крышами.

Мы ехали через белый жар умирающих улиц. Когда лошади и всадники впереди меня двигались в направлении стен огня, винтовки, висевшие у них за спиной, выглядели как игрушечные, как пики крошечных дьяволов на их силуэтах. Мы видели, как дома рушатся с грохотом; неописуем вид старых берез, которые, объятые жаром огня, дрожали и стонали на краю смерти. И опять мы ехали через лес дымовых труб, жестких и угловатых, поворачивавшихся под нашими взглядами. Над черным ковром разрушительного пожара у них был цвет брюссельских кружев. Они возвышались в лунном свете, подобно негнущимся горестно протянутым рукам привидений, и везде вокруг них стоял противный, отталкивающий, удушливый холодный дым.

Ландшафт ужаса и смерти. Молчаливые долины, окруженные издалека пылающими факелами. Спускавшиеся вниз парашютные ракеты напоминали глаза циклопов. Бомбы походили на распускавшиеся хризантемы при мягком шуршании перекатов огня вслед за внезапным разрывом.