Дневник новой русской

– А что… всего двести долларов? Я не поверила своему счастью! Двести долларов по сравнению с двумя тысячами – это просто подарок! К тому же, розовое оперение так красиво и очень мне пойдет, не то что старые джинсы и черный свитер!

Я разволновалась и совсем забыла, что у меня нет двухсот долларов на немедленную покупку:

– Мне совершенно необходим этот пиджачок! Где я еще достану «Унгароперваялиниязадвестидолларов», сама подумай!

Алена с Мурой хором кричали мне гадости – нетактично с их стороны.

– Ты в этом розовом хвосте как сумасшедший фазан! Куда ты его оденешь? (Мура)

– Всюду, всюду!… И не оденешь, а наденешь, сколько раз говорить! Сегодня надену, в клуб «Тадж-Махал»!

– Этот розовый хвост тебе мал! (Алена)

От обиды забыла, что нахожусь в бутике, схватила Алену за плечо и немного потрепала.

Но оказалось, что дралась зря, это розовое оперение на меня не налезло, то есть почти налезло, особенно если втянуть живот и не просовывать руки в рукава.

…Из-за Мурки с Аленой у меня никогда-никогда не будет розового хвоста «Унгароперваялиниязадвестидоларов»… А так было бы хорошо – с 80%-й скидкой…

Дальше экскурсия пошла кое-как. Мурка запала на вельветовый костюмчик с оборочками, украдкой гладила костюмчик по юбке и себя к нему пристраивала. Алена злилась и совсем как в прежние добогатые времена каждую минуту обиженно повторяла, что здесь все очень дорого.

Мы выпили кофе с очень вкусными пирожками в кафе «Аврора» (я съела два и откусила у Алены, Алена тоже съела два, откусила у меня и у Мурки), расстались с Аленой, и тут я заметила, что Мурка дуется и даже чуть не плачет.

– Скажи мне, для кого все это?

Не сразу догадалась, что Мурка имеет в виду… Хм, часовой пробег по роскошной жизни не пошел

Муре на пользу. Спросила, как пятилетний ребенок: кто же она, Мура, на фоне бутиков, – очень бедная или просто бедная?

У меня еще оставалась пара часов до встречи с Романом, и я быстренько объяснила ребенку, что Армани, Версаче, Эскада, Соня Рикель – очень красиво, но предназначено для такого тоненького слоя людей, что его и не видно. А большинство людей, в России и в других странах, одеваются в нормальных магазинах, ездят на недорогих машинах и раз в год веселятся в Диснейлэнде либо на даче во Мшинской. Это и есть мы с Мурой – средний класс, надежда и опора общества.

– Вот только не начинай мне сейчас читать лекцию про новых русских, которые хотят светлого будущего, – скандальным тоном ответила Мура, – я хочу себе позволить конкретно этот вельветовый костюмчик с оборочками, и все! Ну ладно я, но почему ты не могла купить этот перьевой пиджачок? Тебе-то уж точно полагается все самое лучшее!

– Мура, это уже философский вопрос – почему один рождается принцем, а другой нищим, и всем неплохо живется независимо от дохода…

Я не особенно сердилась на Муру. Считаю, каждый человек в ее возрасте имеет право однажды удивиться – почему ВЕСЬ МИР не для меня?! Но только один раз.

Отравленная стразами и бусинками из бутиков Мура принялась меня воспитывать.

– Тебе тридцать семь лет…

– Мне тридцать шесть!…

– Скоро будет тридцать семь. А ты даже не умеешь ходить на каблуках. Если завтра вдруг прием, тебе не в чем пойти, у тебя нет ни туфель, ни вечернего платья. Только кислотные ботинки для умственно отсталых, джинсы и черный свитер.

Какой еще прием? Хотя… вдруг?!!

Мурка права, я не состоялась как женщина. Косметики у меня тоже нет, только одна помада, которую мне отдала Ирка-хомяк. Помада была ей не к чему, потому что Ирка покрасила губы в малиновый цвет на три года вперед (называется перманентный макияж, делается иголочками, больно). Ирка-хомяк совсем не жадная, но ей будет приятно получить от меня через три года свою помаду нетронутой.

– Мура? У нас с тобой еще знаешь чего нет? – сказала я очень трагически. – Хорька у нас с тобой нет, Мура, совершенно нет хорька…

Сейчас стало модно держать хорьков. Петр Иваныч подарил Ирке хорька на прошлый Новый Год. Хорек прогрыз у Ирки все, что мог, – сначала пытался свить гнездо в шкафу, потом в пружинах дивана. Пробурившись в диван, убеждался, что опять попал не туда, и бурился в следующее место.

Я спросила Муру, как она обычно чувствует себя в Эрмитаже, ничего? Не начинает ли немедленно мечтать – хорошо бы спать на таких диванах, есть с такой посуды… Сама я всегда немножко хочу жить в Зимнем дворце, особенно я мечтаю жить в Малахитовом зале…

***

Мы сидели на скамейке в Катькином саду, я курила и думала ни о чем, а Мура сама с собой обсуждала, кто из наших знакомых бедный, кто богатый. И вдруг ущипнула меня и говорит:

– Эй, я поняла! Бедность и богатость – это не сколько денег у человека, а просто они даны человеку навсегда, как цвет глаз. Если у меня нет вельветового костюмчика, но я его и не хочу, – значит, я не бедная. А если у меня есть костюмчик, а я комплексую и хочу еще один, значит, я бедная. Получается, что человек бедный не потому, что он у него мало денег, а потому что он бедный! И мы с тобой, мамочка, не бедные, нет!