Дневник одиночки

Наверное, нет. Никаких трогательных чувств мы друг к другу точно не испытываем. У меня никого не было так давно, что можно сойти с ума, впрочем, как и у Дмитрия. Наша физиология такова. В этом мы похожи на животных.

Чуть больше пяти минут. Нам было достаточно обоим, чтобы сбросить напряжение. Никто никого не пытался впечатлить или что-то в этом духе.

Одежда уже высохла, а на землю спустилась ночь. Хорошо, что здесь есть плотные шторы и свет от настолько лампы не видно на улице. Впрочем, мы запитали её от накопителя не на долго. Достаточно для того, чтобы просто разобрать вещи, оценить наше положение и прикинуть, что еще нужно и чего мы сможет добыть в этой глуши.

Тишина здесь успокаивающая. Дождь все так же барабанит по стеклу. По-моему он только усилился. Тварей не слышно. Теней не видно.

Запись 20

На следующее утро я проснулась от сильной головной боли. Глаза щипало, тело знобило. Рука Дмитрия на моем лбу показалась ледяной. Левое предплечье при каждом движении взрывалось такой болью, что в глазах тут же начинало темнеть. Раны сильно воспалились и надулись. Две багряные линии заметно разрослись с вечера. Даже от легкого прикосновения моего спутника я вскрикивала и готова была падать в обморок.

Как ни странно, Дмитрий решил, что лучше нам пока остаться на месте, ибо дальше продолжать путь в таком состоянии будет попросту опасно для моей жизни. Хотела бы я сдерзить, что еще недавно ему было плевать на мою жизнь, но не вышло. Он сказал, что раны срочно следует продезинфицировать, а мне принять антибиотик.

После Конца мы сильно отошли назад во всем и никак не видится возможным хоть как-то сдвинуться с той низины упадка, куда мы угодили по своей же ошибке.

Я не уверена, что раньше переживала подобное. Вообще хоть кто-то в том счастливом мире страдал от воспаления такого характера? Опять же, не уверена.

Дмитрий молча ушел, оставив меня на маленьком, потрепанном диванчике, окрашенном старыми коричневыми пятнами. К тому времени меня уже не волновало, ушел он за лекарствами или просто бросил, я хотела только спать. Накрывшись нашими плащами и вонючим пледом, чудом найденным спутником в доме, я лежала на боку и смотрела в одну точку.

Всякий интерес к миру пропал, в голове бродили странные полу мысли-полу догадки. Ощущение времени пропало, тело изредка мелко трясло. Было одновременно и холодно и жарко. Мне мерещились тени. Сотни холодных и галдящих черных клякс чего-то требовали. Мне не удавалось пошевелить даже пальцем, чтобы хоть как-то отгородиться от них. Жар сильно сковал меня, будто накладывая на каждую мою клеточку тяжелый груз. До сих пор не знаю, спала я или нет. Мне много чего мерещилось и бесконечные разговоры десятков людей, сливающиеся в волну шума, и чьи-то руки, требовательно трясущие меня за плечи, и монстры, сидящие возле меня. Точнее, я ощущала на себе их пристальные взгляды, знала, что за мной следят. Постоянно ощущала чье-то незримое присутствие.

Сколько все это длилось, мне не известно. Но когда я более-менее осмысленно смогла открыть глаза и осмотреться, то была уже ночь или поздний вечер.

Скорее всего, температура перестала расти, и меня больше не знобило, а выжигало изнутри. Собственное дыхание огненной сушью отдавалось во рту и в носу. Голова кружилась и была тяжелой.

Отчего-то входная дверь была распахнута настежь, и я даже не смогла испугаться — так ужасно себя чувствовала.

Затем последовало несколько попыток подняться, третья стала успешной. Около десяти минут неспешных шажков вдоль стены с передышками и сгорбленной спиной и вот я была уже у выхода. Неожиданно прохладный ветерок заставил меня поежиться. Никакого запаха в нем я не различила. Никакой тишины — в шах стучало собственное сердце. Ни одного огонька, кроме тех, что светили с черного неба. Звезды бесстрастно подглядывали за нашей никчемной и умирающей планетой.

Ни Дмитрия, ни Тварей, ровным счетом никого. И тогда я решила, что обо мне забыли, задвинули и забросили в дальний угол, оставив подыхать от горячки.

Дверь показалась мне пятитонной махиной. Слишком долго я тянула на себя ручку, безуспешно пытаясь закрыть её. Раненная рука онемела, пальцы сделались неподвижными, закостеневшими. И больше боли я не чувствовала.

Не помню, как потеряла сознание, и где это случилось, но когда в следующий раз я открыла глаза, то увидела Дмитрия и пробивающееся сквозь дырки в плотных шторах солнце. Пылинки в ярких его лучах будто играли в догонялки, или все это скорее походило на танец. Я долго в молчании следила за этим танцем, приходя в себя, собираясь с мыслями. И мой спутник так же не нарушал общей тишины, а просто смотрел куда-то в сторону.

Веки были тяжелыми, но я упорно старалась не поддаться слабости и вновь их закрыть. Признаться, я боялась остаться одна… и умереть. Каким бы не был мой спутник, оставаться в одиночестве, да еще и в таком состоянии, когда даже не можешь сам себя убить, чтобы прекратить все страдания — оставалось хреновой перспективой.