Дневник одиночки

Есть здесь и темные неподвижные силуэты, очень похожие на людей. Плотные и реалистичные. Безмолвно следят за нами, поворачивая свои «головы». Никогда таких не встречала и они пугают меня до чертиков. Иногда, мне кажется, что я слышу их голоса в своей голове. Точнее, тихий шепот, что-то беспрестанно мне повторяющий. Не тот гул осиного роя, что посылают уже ставшие привычными тени, а именно едва различимые слова. Одно я знаю точно — мне не хочется с ними сталкиваться и, уж тем более, общаться. Равно, как и с последователями этого странного культа. Кому они поклоняются и поклоняются ли вообще? Мы слышали пару раз о неких «Молчунах», но так ничего и не поняли.

Есть ли во вообще во всем это смысл? Я давно успела понять, что люди в этом новом мире изменились, сломались, озверели. Цивилизации нет, она погибла оставив лишь кучку «хищников» и «жертв». Другого здесь нет.

Единственная хорошая новость, что может согреть мне душу, на какой-то миг, так это найденная нами лазейка. Мы не станем выбираться по поверхности. Выход есть и под землей. Широкий тоннель старой ветки метро. Да, наполовину заваленный, но, по крайней мере там нет последователей Красной стрелы.

Запись 39

Дмитрий заметил, что со мной твориться что-то неладное. Я бы тоже заволновалась, если бы среди ночи кто-то побежал изливать скудное содержимое желудка в дальнем углу небольшого подвальчика. Мой спутник насел с вопросами, начал осматривать, пытался проверить реакцию зрачков на свет, чем заставил меня вспылить и все ему выдать. Новость, конечно, оказалась для него не радужной. Все же мы оба понимаем, что в нашей ситуации радоваться подобным вещам в вышей степени наивно. Он замолчал на несколько минут, что-то лихорадочно соображая и постоянно почесывая свой испачканный лоб под сосульками грязных темных волос. А затем вывалил мне две банки консервированного томатного супа. Сказал, что я поступила глупо сразу не сказав все ему и мучаясь от голода и токсикоза. Просил не стесняться и говорить, когда я начинаю испытывать голод.

Не ожидала столь серьезного подхода с его стороны. Мой рюкзак тут же полегчал, а его наполнился до краев, старое ружье перешло к нему. Обещание есть меньше и всегда оставлять мне чуть больше еды про запас немного выбило меня из колеи и заставило обидеться. Я не больна, а просто беременна. Больше мы про это не говорили.

Запись 40

Кажется, я начала привыкать к крыше над головой, точнее к толще земли. сегодня нам удалось пробраться сквозь сетку-рабицу на станцию метро. Стены здесь неровные, в выбоинах, пахнет затхлостью, сыростью и плесенью. Иногда складывается впечатление, что здесь когда-то шел ожесточенный бой. Когда-то красиво исписанные стены испещрены сотней следов от пуль, на полу бетонное крошево, чьи-то истлевшие останки, гильзы, глубокие выбоины, словно от гранат и толстый слой пыли. Так, будто сюда не спускались очень много лет.

Темнота здесь гуще, нежели в подвалах города. страшная и давящая. Немного не по себе ощущать одновременно большое, скрытое тьмой пространство вокруг тебя, и большой плст земли где-то над головами, глубину твоего нахождения. Что ж осталось только пройти три станции. Мне не по себе от одной только мысли прохода вглубь этого черного тоннеля. Дмитрий уверяет, что нам понадобиться часа два-три, чтобы преодолеть расстояние, если мы пойдем быстрым шагом. Медленным это займет часов пять. Но я очень надеюсь, что ночевать нам тут не придется. Я буду держаться быстрого темпа, хоть Дмитрий и не просит этого.

Сейчас мы немного перекусим и двинемся перед по тоннелю, по его рельсам в кромешной тьме. С одним только фонарем. Черт. Мы явно тронулись головой. Но, наконец-то мы уйдем от этого города и двинемся дальше.

Надеюсь, все это выветрится когда-то из памяти, как страшный сон.

Он долго на меня смотрел за едой, а после сказал, что надеется, что это будет мальчик. Я не смогла не улыбнуться.

Запись 41

Четыре страницы отделяют меня от конца тетради. Десять — от времени, когда все было относительно нормально. Так много по времени, но столь мало в рамках одного дневника. Какие-то страницы.

В моих ушах до сих пор плотной пеленой стоит та ужасающая тишина, а память рисует перекошенные в страхе лица людей, а глотку саднит от долгих криков, что я сама не могла услышать. Сейчас я боюсь каждого дуновения ветра, скрипа или вдруг вставшей тишины вокруг, постоянно прислушиваюсь к любому аномальному звуку. Мы вырвались, но не смогли уйти достаточно далеко, чтобы чувствовать хоть какую-то безопасность. Но двигаться вперед мы пока не можем. Дмитрий не может. Он серьезно ранен. Лицо его сильно побледнело, под глазами образовались темные круги, губы стали синими и ему постоянно холодно. Хоть мы и прижгли рану в боку, но… господи, мне страшно.