Дневник одиноко-женатого мужчины

– Что решил с Танюхой? – вопрос Лекса поставил меня в тупик.

– В смысле?

– Ну ты возвращаешься в город. Переписываться будете? – в его голосе слышались ироничные нотки.

– Почему нет?! На осенних каникулах приеду.

Я не понимал, что именно хочет услышать от меня Леха.

Он пожал плечами:

– Новая школа, новы «телки», новые возможности. А потом, через год тебе в универ.

– Не вижу связи.

Я, наверное, в глазах Лекса выглядел идиотом.

– Не будь дураком! Хочешь, докажу, что ты ей на хрен сдался? Она только и думает, как свалить из деревни.

От смотрел на меня вызывающе-самоуверенным взглядом. Я, смутившись, опустил глаза в пол.

Тетрадь 1. (1982–1984).

22 Августа.

Я думал, он просто попытается соблазнить Таньку, которая стопудово пала бы к его ногам, но Лекс оказался настоящим корешем. Он завел разговор с этой «шмарой» обо мне.

Говорил, что я от нее тащусь, как удав по пачке дуста, как ей повезло подцепить саму любезность, услужливость и щедрость ?.

А она, словно ничего это не слыша, повисла у него на шеи, стараясь поймать его губы.

– Слушай, Танюха! Ты что такая дура, что думаешь, я предам друга ради тебя?

Она удивленно спросила его, зачем он решил с ней встретиться.

– Чтобы показать «Птахе», что ты его не достойна.

Он сплюнул через зубы

«Птаха» … придумал же!

Аркадий Петрович дожевал пиццу, запив ее капучино, поставил тарелку и кружку в посудомоечную машину и запустил программу мойки.

Больше тридцати лет друзья зовут его «Птаха». Кличка, с легкостью данная ему “Лексусом”, закрепилась на многие года. Ему вспомнился разговор с Алексеем:

– Почему «Птаха»? – Аркашка удивленно смотрел в округлые, глубоко посаженные глаза друга.

– Потому что Воронцов, – взгляд Лекса был прямой и дерзкий, а потом его большой рот с очень четким очертанием губ широко улыбнулся, и парень добавил, – мягкий ты, Аркашка, вот до «Ворона» и не дотягиваешь. Так что, – Алексей приобнял друга за плечо и бодро закончил, – быть тебе «Птахой».

Он не обиделся тогда, да и вообще ему нравилось, когда над ними подшучивали и «вытирали ему сопли». Ведь это лучше, чем полное равнодушие. Но еще больше он обожал страдать до умопомрачения – «Какой же я бедный и несчастный, пожалейте меня все». И тогда вокруг начиналась движуха за спасение «страдальца».

Тетрадь 1. (1982–1984).

31 Августа