Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens

– Здрасте, я от Исы, – обозначил я свое присутствие.

Старик кивнул, не вынимая мундштук изо рта.

– Мне замазка нужна. Для внешних работ. Старик снова кивнул.

– У вас есть такая?

– У миня разное есть. Сикок тэбе, а? – Магомет наконец вытащил мундштук и внимательно посмотрел на меня.

– Мне-то? Ну… килограмм девять…

Старик приподнялся на локте.

– Скажы, нэверный, ты хочэш девятиэтажный дом пэрэстроить, а?

– Не знаю, а что, это много, что ли?

– Смотря для чего, – Магомет встал с топчана. – Эта, билядь, очень много. Ты какой площад работать будэш, а?

– Да как сказать? – Я прикинул в уме размеры первого этажа здания фонда. Если что, все начнется на первом этаже. – Метров двести.

– А сикок страитэлей вокруг тибя будет?

– В смысле? А… врагов-то… рыл десять.

– И ты эта… на каждый рыл хош па килаграм замазки? Скажы, нэверный, какой шайтан замутил тэбе мозг, говоря про свойства замазки?

– А что, в ваших краях знают про замазку? – вспомнил я традиционный для сказок «1001 ночи» оборот.

– В наших краях, – старик, хромая, подошел вплотную ко мне, – в наших краях замазка саэдиняют с рубленый гвозд. Палучаитса шрапнэль, понял, да? Дастатачна всего адын кило. И эта в горах. В городе можна полкило брать.

– А как эта шрапнель разлетается?

– Хаатычна! Радиус сто мэтров – живых нэт. Мертвых нэт. Толко мясной пыль. Как кюфта.

Я поморщился:

– Все равно давайте девять. Вдруг большой дом будет и строителей много?

Старик воздел руки вверх, видимо показывая, что все в руках Аллаха, и вернулся к топчану.

Я стоял у входа, переминался с ноги на ногу и не понимал, что делать дальше. Я посмотрел на накрытый тканью телевизор и спросил Магу:

– Скажите, а почему у вас телевизор тряпкой накрыт, как зеркало при покойнике?

– Нэ смотрю, – Мага посмотрел в сторону телевизора и спокойно добавил: – Его шайтан делал.

– А радио слушать можно? – усмехнулся я. – Разве его не шайтан делал?

– На вашей земле Иблиса избежать нэльзя, – старик презрительно сплюнул через плечо. – А раз нэльзя избежать, то уж лучшэ его слушат, чэм сматрет, понял, да?

– Почему это Иблис только на нашей земле, – пробую я вступить в теологический спор, – везде есть место для Бога, равно как и для дьявола.

– Нэ везде, – отрезал Мага, – у вас только Иблис.

– Может, объясните почему?

– Эта потому, что у нас над каждым городом минарет, а у вас эта… билядь, как ее, – Мага скривился, – телебашня. Во.

Мага сделал погромче музыку, взял мундштук и крикнул:

– Салман! – дав понять, что аудиенция окончена.

В комнату вошел один из спортивных парней. Магомет сказал ему что-то на своем языке и показал девять пальцев. Салман посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска. Магомет опять воздел руки к небу. Поняв, в чем суть беседы, я сказал:

– Спасибо большое за замазку. Мне вот только еще пистолет нужен. Никитос, тьфу, то есть Иса сказал, вы еще пистолет дадите.

Салман вопросительно посмотрел на Магомета, тот задумался. В возникшей паузе я более внимательно вслушался в суффийский транс. Наконец я разобрал, что певец поет что-то вроде «My heart’s in the Highland, wherever I go ooohh, My heart’s in the Highland, wherever I go ooohh». «Интересно, откуда у хлопцев шотландская грусть? – подумал я. – С другой стороны, все понятно. Роберт Бернс тоже горец».

Магомет кивнул, и Салман жестом указал мне на дверь. На ходу я обернулся:

– Простите, Магомет, у меня к вам просьба. Вы не научите меня пояс шахида делать?

Глаза Магомета налились кровью. Он отбросил мундштук и сел:

– Пояс шахида? Инш Алла. За какого бога ты решил умереть, а? За Иблиса, что живет в той башне? – Магомет махнул рукой в сторону телевизора.

Обстановка начала накаляться.

– Я вообще-то… мне в целях самообороны… Я ведь не шахид…

– Ты нэ шахид, ты ищакь, – сказал Мага уже гораздо спокойнее, затем обратился к Салману на русском:

– Покажи псу, как это делается. И дай пистолет, – Мага снова лег и повернулся к нам спиной, – за него хароший чэловек просил…

Перед тем как идти к зданию фонда, я закуриваю и репетирую про себя сцену захвата заложников. Захожу. Встаю перед металлической рамой. Внутрь не иду. Прошу охранников вызвать Алексеева. Он приходит. Хватаю его. Достаю волын, приставляю к голове Алексеева и ору что есть мочи: «БЛЯДЬ, ВСЕ НАЗАД, НА МНЕ ДЕВЯТЬ КИЛОГРАММ ПЛАСТИДА. ОДНО ДВИЖЕНИЕ – И ВСЕМ ПИЗДЕЦ!» Или, может, обойтись без мата? Ни фига. С матом лучше. Наши люди любую команду, сказанную матом, лучше воспринимают. Именно так и скажу: «Блядь, суки, все назад!» Потом мы поднимемся к Вербицкому, и я продиктую свои условия: миллион долларов и свободный выезд из страны через Украину. Почему через Украину? Ладно, по ходу разберемся. В Киеве у меня кто-то был. Надо вспомнить.

Я отбрасываю окурок, подтягиваю перекосившийся на пузе девятикилограммовый пояс, и направляюсь к офисному центру. На ступеньках у входа появляется чувство тревоги. Дело не в том, что меня страшит встреча с бывшим работодателем, пытавшимся меня завалить. Я боюсь сделать какие-нибудь еще более глобальные открытия.