Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens

Действительно, раз он такой мудрый и многоопытный, пусть сам голову и ломает, какие тезисы излагать и кого как делить. Ибо нехуй. В таком виде документ и поехал к Вербицкому. Вадиму я поручил собрать всех руководителей направлений и тщательно проинструктировать в отношении разворачивания кампании одновременно во всех дружественных СМИ.

А сам поехал в студию.

Стоп. Снято

В подвале, с низким, в рост среднестатистического человека потолком, влажность, как в джунглях Камбоджи. Пашка мажет пластмассовой вилкой масло на коряво оторванный ломоть белого хлеба. Закончив, кладёт его на пивной ящик, служащий тумбочкой, и поворачивается, чтобы оторвать от батона новый кусок. На первый бутерброд немедленно садятся мухи. Ровным слоем. Если отойти подальше, кажется, что поверх масла намазано что-то ещё. Например варенье. Или чёрная икра. Хотя понятно, что никакой икры в этом подвале быть не может, а вот с мухами в этом климате полный порядок, точнее, полная катастрофа.

– Паша, а ты когда-нибудь ел чёрную икру?

– Чё?

– Икру ел? Чёрную икру, Паш, вкусную такую?

– Не-а. Я её даже и не видал никогда. А чё, её прям так можно купить? Я думал, её только в Кремле едят.

– В Кремле?

– Ну, или где там, а простым людям… Да (би-и-ип) с ним, я маслице люблю…

– Паш, а мухи не мешают?

– Ну, мешают, если не гонять. А ваще мне по (би-и-ип), привыкли уже. Осенью только, суки, кусают сильно, а в другое время терпимо. Во…

Паша задирает рваные тренировочные штаны и показывает ноги, покрытые язвами от постоянных комариных и мушиных укусов, царапинами и следами ожогов. Некоторые раны подгнивают.

– Это ещё што. Вот у Вовки… Слышь, мелкий, вали сюда.

К Паше подбегает симпатичный белобрысый паренёк лет десяти, в куртке «аляске» размера на два больше.

– Давай покажи, как тебя у кабака отделали.

Вова послушно снимает штаны и показывает следы ужасного ожога. Струпья покрывают обе ноги и нижнюю часть спины.

– Это его кипятком облили, – поясняет Лера, девочка четырнадцати лет.

Голос за кадром:

– Вова, а кто тебя облил?

– Повар… это… из кабака… (хлюпает носом)… плеснул, когда я… это… в общем, там, у склада был.

– А что ты там делал?

– Еду искал. Не ел четыре дня.

Камера крупно выхватывает голубые глаза мальчишки. Он не плачет.

– Ну, короче, нас тут восемь человек живёт. Прошлой зимой ещё этот подвал у бомжей отвоевали. Вот Вовка, Лерка, Светка, Гендос.

Камера поочерёдно показывает ребят и девчонок в лохмотьях, лежащих на гнилых матрасах. Кто-то зачерпывает картонкой из общей кастрюли коричневую жижу. Ложек на всех не хватает. Кто-то вдыхает из целлофанового пакета клей.

– Мухи.

– Что?

– «Мухи», говорю. У нас банда так называется. А чё, у меня хорошие бойцы.

Паша улыбается, широко открыв рот, демонстрируя окружающим полное отсутствие верхнего ряда зубов. Они сгнили.

– Паш, а как ты сюда попал?

– Куда? В подвал?

– Нет, на улицу. С самого начала, как это случилось?

– Ну… это… батяня у меня военный был. Воевал в Афгане. Был ранен два раза. При Ельцине на пенсию вышел. Потом уже, в 2002-м, что ли, нас со служебной квартиры выселили. Всей семьёй.

– Уже при Путине?

– Ну да… по-моему… да, точно, тогда Ельцин уже ушёл, я вроде по телевизору слышал. Или нет?

– Да, Паш, тогда уже ушёл. И что было дальше?

– Батя пить стал, спился и помер. Мама учительница, нас двоих с брательником на зарплату тянуть не могла. Стала работать у богатых. Окна мыть. Ну и типа (би-и-ип) упала. С пятого этажа. Насмерть. Брата в детдом забрали, а я на улицу. Попал по малолетке за кражу. Потом выпустили. И, типа, вот улица. Здарова.

К Паше подходит девушка с простым русским лицом. Правый глаз у неё подбит. На верхней губе шрам. На левой щеке след от ожога.

– Баба моя, – говорит Паша, – Надькой звать. Подобрал на улице год назад, ночью, чуть не замёрзла. Лежала, как труп, в снегу. Я уж хотел куртку снять, продать. – Паша смеётся. – А ща ничего. Пообтёрлась. В день с перехода приносит иногда рублей по сто.

– Надя, а почему ты лежала в снегу той ночью?

– Меня выкинули из машины. Два козла каких-то.

– А как ты оказалась в машине?

– Поймали ночью у казино на Арбате, запихнули в джип, отвезли на какую-то дачу. Там четверо мужиков…

– Что они с тобой делали?

– Ну… это… насиловали. А ещё тётка была…

– А что она делала?

– Смотрела. Говорила, скучно. Они меня стали бычками жечь.

– Надя, а почему ты попала на улицу?

– Из детдома сбежала.

– Почему? Тебя били?

– Да. Воспитатели. И ещё насиловали.

– За что?

– Я не хотела на митинги ходить. На какие-то молодёжные. За это и били.

– А как организация называлась?

– Я не помню. То ли «Ваши», то ли ещё как…

– «Наши», может быть?

– Да. Вроде того.

Камера отъезжает и показывает Пашу, который облизывает иглу, а затем делает себе укол в руку. Голос за кадром:

– Паша уже давно героиновый наркоман.

– Паш, а ты не боишься пользоваться чужим шприцем?

– А чё мне? Я давно уже на вичухе. В наркодиспансере сказали ещё, на малолетке. Мне терять нечего. Чего у меня будет в жизни ещё? Слышь, мелкий, иди сюда, я тебя вмажу.

Камера показывает, как Паша делает Вове укол этим же шприцем.

Голос за кадром: