Дневник одного паломничества

Состязание обоих братьев в благородном желании уступить друг другу прекрасную X. очень трогательно. В конце концов Гейнрих обнажает меч и нападает на Конрада, намереваясь его убить за то, что он пренебрег прекрасною девою. Последняя бросается между братьями, мирит их друг с другом, затем, очевидно, наскучив всей этой чересчур уж «рыцарской» историей, уходит в монастырь. В то же время невеста Конрада, гречанка, желает выйти замуж за другого; Конрад бросается на грудь своему брату, и они оба клянутся друг другу в вечном согласии. (Сделать эту сцену по-патетичнее; описать так, будто слышал эту историю в ясную лунную ночь под развалинами замков-близнецов, из уст самих теней, действовавших лиц). Роландсэк близ Бонна. Рассказать историю Роланда и Хильдегунды. Растягивать не нужно: она похожа на предыдущую легенду. Описать разве и погребение? — Сторожевая башня на Рейне, близ Андернаха. Поискать, нет ли об этом баллады, если найдется, вставить ее в описание. — Кобленц и Эренбрейтенштейн — бывшие укрепленные места. Назвать их «грозными часовыми государства». Привести несколько рассуждений о германской армии и о войне вообще. Поболтать о Фридрихе Великом (прочесть о нем историю Карлейля, взять из нее самые интересные места), — Драхенфельс. Привести цитату из Байрона и прибавить несколько морализирующих рассуждений о разрушенных замках вообще. Описать Средние века с собственной точки зрения»…

Заметок было составлено мною гораздо больше, но достаточно и воспроизведенных здесь, чтобы дать читателям некоторое понятие о лелеянном мною плане описания Рейна! Я не разработал этого плана, между прочим, и потому при обсуждении его у меня мелькнула мысль, что если б это сделал, то вышла бы не простая глава из дневника путешественника, а целая история Европы. Вот почему я и воспользовался этим планом, я решил отложить свое намерение до этого времени, когда со стороны публики явится спрос на новую историю Европы, чего в настоящее время не замечается.

«К тому же, — говорил я себе, — такой труд вполне удобен для того, чтобы заполнить скуку продолжительного ночного заключения. Быть может, это когда-нибудь и выпадет мне на долю. Вот я и займусь писанием новой истории Европы, а пока лучше буду продолжать свой дневник». Вечерняя поездка вдоль рейнских берегов была бы еще восхитительное, если бы меня не осаждала досадная мысль о том, что я должен буду на другой день дать об этом хоть краткий отчет в своем дневнике. Я чувствовал то же самое, что, по всей вероятности, чувствует человек, наслаждающийся тонким обедом, но знающий, что он обязан заплатить за это наслаждение витиеватою речью в честь хозяев; или театральный критик, смотрящий на игру актеров и все время терзающийся сознанием предстоящей ему по окончании спектакля надоевшей работы.

Там и сям между берегом реки и железнодорожной линией тесно кучились небольшие селения и местечки. Дома чуть не сплошь примыкали один к другому; казалось, между ними не было ни малейшего промежутка, и я представлял себе, что обывателям можно переходить из одного дома в другой прямо по крышам, подобно кошкам; а если какая-нибудь теща, живущая рядом, вздумает навестить своего зятя, то она свободно может спуститься к нему в дом с крыши через печную трубу, если почему-либо не пожелает войти с улицы в дверь. Когда человек вечером напьется у доброго соседа, то ему также очень удобно прилечь на крыше и, вместо того чтобы подвергнуться укорам жены, обождать, пока он не отрезвится под влиянием свежего ночного воздуха. Все эти удобства существуют здесь благодаря тому, что люди вздумали лепить свои жилища, как лепят пчелы восковые клеточки в своем улье.

В то время как наш поезд стоял на станции возле одного из таких поселков, нам пришлось наблюдать интересную сцену. Действующими лицами этой сцены были: юркий козленок, маленький мальчик, старик, старуха и собака. Разыгралось же это представление следующим образом.