Дневник осени

Я говорю это вслух, потому что это просто немыслимо: еще нет восьми утра, а уже такая жара и с меня пот льет ручьем. Шорты замялись в самых неожиданных местах, а вместо обтягивающего топа стоило надеть более свободную футболку. Совсем недавно этот наряд так круто смотрелся в зеркале, а теперь явно выглядит не лучшим образом. В воздухе парит, и трудно дышать.

По крайней мере, можно не спешить. В Авентуре средняя школа всего в шести кварталах от дома. Да я туда и не очень-то тороплюсь. Утро явно не задалось. Эрик еще до рассвета начал баловаться со своим вертолетом с дистанционным управлением, и эта штуковина с жужжанием залетела в мою комнату и врезалась в меня в тот момент, когда я подняла голову от подушки, чтобы ее взбить. Было очень больно.

Я громко завопила, когда вертолет, отскочив от моей головы, приземлился на одеяло, крутясь и подпрыгивая. Я и так уже довольно паршиво себя чувствовала. Последнее время у меня часто такое настроение. И самые тяжелые минуты – между сном и пробуждением.

Когда я сплю, он жив.

Когда я не сплю, я притворяюсь, что он жив. Я обманываю себя, что он не умер, а просто в командировке. Как обычно.

Но на грани сна и бодрствования, когда чувства мои только пробуждаются… Бац, и осознание обрушивается на меня, прямо как вертолет Эрика. Его больше нет! И никогда не будет. Перед моими глазами возникают ужасные сцены автокатастрофы, которые я постоянно гоню от себя – и днем и ночью.

А сейчас я страдала не только от душевной боли, но и физической. Такую боль обычно можно снять только большой дозой ибупрофена.

– Отем, – возмущенно сказал Эрик, забегая в комнату и поднимая свою игрушку. – Ты испортила мою аэросъемку! Вот спасибо тебе большое!

– Съемку? – Я смотрела, как он отсоединяет одну из маленьких навесных камер от вертолета. – Ты серьезно? Ты что, снимал меня во сне?

– Мама велела мне тебя разбудить. Ты не слышала будильника. – Он поднял с пола носок, который я оставила валяться на полу, и, как заправский баскетболист, забросил его в корзину для грязного белья. – Опа! Фоллз в своем репертуаре!

Вот и неправда. Я вообще не заводила будильник.

Я сильно зажмурилась, чтобы унять пульсирующую головную боль. Мой брат был сейчас похож на мальчишку из рекламы овсянки: такой же голубоглазый и беззаботный, готовый начать день со здорового и хорошо сбалансированного завтрака. Меня даже затошнило от этого зрелища.

– Как ты можешь быть таким счастливым? – выпалила я.

– Что?

– Ты что, не боишься первого дня в новой школе?

– Нет, – ответил он.

– А надо бы, – сказала я, прищуриваясь. – Там все дети незнакомые. Что, если ты никому из них не понравишься?

– Понравлюсь, – уверенно заявил он, но в его глазах мелькнула тень сомнения. Я почувствовала проблеск триумфа.

– А может, нет? – я холодно взглянула на брата. – Сейчас середина учебного года. Все уже передружились между собой. Может, они подумают, что новенький – какой-то извращенец, который занимается странными вещами. Например, снимает людей во сне. Никто не захочет иметь с тобой дела.

Эрик безмолвно открыл рот, а уверенность в его глазах начала постепенно таять. Я была довольна собой… До того момента, пока он не развернулся и не пошел прочь, низко опустив плечи.

И тогда я поняла, что вела себя – и веду! – как самое отвратительное человеческое существо во всей Вселенной.

Потому что мои слова на самом деле отражали то, что чувствовала я сама. У моего брата все будет хорошо. Именно со мной никто не захочет общаться. Именно я не смогу влиться в коллектив.

– Эрик, подожди! – позвала я, испытывая стыд за себя. – Ты забыл свою камеру!

– Она мне не нужна.

– Эрик! – Я потом заглажу свою вину. Не то чтобы мне хотелось издеваться над Эриком, просто он справлялся с ситуацией значительно лучше, чем я.

Я схватила с тумбочки свой телефон и послала Дженне сообщение всего из двух слов: «Я – ОТСТОЙ».

Затем я поплелась в ванную и осмотрела себя в зеркале. В центре лба у меня надулась огромная красная шишка. Прямо посередине шишки шла глубокая царапина, и в результате мое опухшее лицо больше всего напоминало обезьяний зад.

После душа отек стал еще больше и смотрелся просто ужасно. Я вернулась в комнату, где на моей кровати меня ждала мама.

– Знаю, – сказала я в ответ на ее укоризненный взгляд. – Я отвратительная сестра.

Она молча взбила мои подушки, и я присела с ней рядом. Я немного выше ее, что по-прежнему кажется мне немного странным. Как будто из-за этого именно я должна заботиться о ней, а не наоборот.

Она обняла меня, и я положила голову ей на плечо.

– Мне нужно идти в школу?

– Вообще?

– А «никогда» может рассматриваться как вариант?

– Ты помнишь, почему папа назвал тебя Отем? – помолчав, спросила она.

– Потому что в глубине души он меня ненавидел?