Дневник памяти

Моя растерянность как будто расползлась по всему телу, и меня замутило. Скоро чувство тошноты переросло в сильное давление изнутри, которое увеличивалось с каждой секундой, словно организм старался вытолкнуть из себя лишнюю кровь. Так оно и получилось. Прошли считанные секунды, и кровь потекла двумя потоками: внизу — по ногам, и вверху — из горла.

Ази чуть не сошла с ума от радости.

— Фальшивая тревога! — Она порывисто обняла меня и поцеловала. — Незначительное опоздание, связанное с расстройством нервной системы. Не забывай, в последние две недели у тебя произошел всплеск гормональной активности. — Однако, посмотрев на мое лицо, она быстро умерила свой восторг. Затем с той же тревогой, как и раньше, вытерла кровь с моего подбородка и спросила: — Что это?

— О, ничего... пустяки.

— Раньше такое случалось?

— Да, несколько раз.

— И что, каждый раз вот так? — допытывалась Ази.

— Да, и из горла и из живота.

Она растерянно закрыла рот ладонью, а потом воскликнула:

— О Господи! Ты ведь больна! Что об этом говорит доктор?

— Я не обращалась к доктору.

— Ты сию же минуту отправишься к нему.

— Пожалуйста, не надо, Ази. Я давно уже не чувствовала себя такой счастливой. Позволь мне сохранить это чудесное ощущение хотя бы на несколько дней. Не порти настроения мрачными мыслями.

— Хорошо, хотя я и категорически против подобной медлительности. Но смотри, не вздумай оставить это в тайне. И обязательно обратись к доктору, не теряя времени.

26

Наступил день приема у доктора. Вот уж никогда не думала, что расскажу родителям, но тем не менее рассказала. Папа не один день допытывался; чем я разгневала небеса, что они меня так жестоко наказали? Судя по всему, я продолжала гневить небеса. Это было очевидно, поскольку дела мои не улучшались. Тогда-то я и решила, что если уж мне суждено быть наказанной судьбой, то следует хотя бы заслужить это наказание, совершив какой-нибудь грех. И я выбрала самое непростительное из всех прегрешений: возразила отцу.

— И наказал Бог за вину отцов, — буркнула я. Другие слова мне просто не пришли в голову. Эти же могла произнести спокойно, не опасаясь получить нагоняй за цитату из Священного писания и уж меньше всего — от моего отца.

Со мной решили поехать все, за исключением брата. У него нашлись более важные дела в этот редкий момент уединения. Наверное, будет любоваться своей коллекцией нижнего мужского белья. Мне почему-то кажется, что комплекты, которые он покупает за двенадцать баксов, производят сильное впечатление на девушек. Но я, пожалуй, не совсем справедлива к брату. Может, он просто настолько вжился в образ богатого человека на родине, что сейчас ему трудно отвыкать?

Наша семья чудом уместилась в маленькой папиной «тойоте». Затем мы создали такую толчею у приемного покоя в больнице, что сумели перепугать других пациентов. Они подумали, что доктор опаздывает на несколько часов, и им придется долго ждать.

Обследование растянулось на несколько недель. Вдоволь пощупав меня и всю истыкав, доктора проинформировали, что до конца жизни, как только я окажусь в стрессовой ситуации, мое тело будет кровоточить. Тоже мне диагноз! Спросили бы лучше сразу нас с папой. Мы бы сами поставили такой диагноз, зная крепкую связь между телом и душой. Конечно, то, что я называла тревогами, папа считал греховными мыслями. А для него мысли были тем же, что и поступки. Так что мы совершили полный круг и возвратились туда, откуда начали: причиной моей болезни был грех.

Греховные мысли, естественно, следовало хранить втайне вместе с другими неприличными фактами, которые являлись частью наших жизней. Однако именно этого мне и советовали избегать доктора. Постоянное соседство со стрессами способствовало активному кровопускающему процессу и обескровливало тело. Конечно, родители были уверены, что свои греховные мысли я не воплощала в жизнь.

Уделив внимание такой мелочи, как состояние моего здоровья, мы решили перейти к более важным делам: к иммиграции и поручительству. Конечно, воссоединить Ази и Доуиндера казалось гораздо важнее, чем нас с Акбаром. Ведь речь шла о фактически уже существовавшей семье, а не о создании новой, несмотря на то, что мои биологические часы сейчас вступили в период, когда время двигалось быстрее, чем обычно. Но разве я могла спорить с родителями? Я жила под их крышей и ела их хлеб. Разве имело значение то, что мне приходилось часами заниматься хозяйством в обмен на эту «привилегию»? Наоборот, я должна была считать, что мне страшно повезло. Ведь у меня была такая замечательная возможность развивать свою женственность, вернее, те самые традиционные женские качества, которые так ценились у меня на родине.