Дневник пани Ганки

– Уж поверьте, то, что произошло с вами, – счастливейший случай в моей жизни. И если я сохраняю к Гальшке – нет, не любовь, ее я, впрочем, никогда к ней не испытывал, – но приязнь, то лишь потому, что она невольно дала мне возможность познакомиться с вами. – Глядя мне прямо в глаза, он продолжал: – Я о вас ничего не знаю. Мы обменялись всего-то несколькими словами, но и этого мне оказалось достаточно, чтобы убедиться: знакомство с вами будет для меня серьезным испытанием. Не знаю, захотите ли вы поддерживать его. Не знаю, особенно после всей этой гротескной истории, не окажусь ли я в ваших глазах смешным. Не ведаю, увижу ли вас еще когда-нибудь. Но даже если бы в сей миг между нами выросла стена, преодолеть которую я был бы не в силах, все равно вы надолго останетесь в моей памяти.

Его сосредоточенное лицо, глаза с серьезным и печальным выражением, горячие ладони и этот его низкий голос, наполненный неизъяснимым смыслом, подтверждали, что он говорит правду, что он искренен, что и в самом деле впечатление, которое я на него произвела, не является ни обычным, ни преходящим.

Внезапно он показался мне значительно ближе, чем большинство прочих людей, которых я знала вот уже долгие годы. Боже мой, как же это странно! Ведь ясно, что шла я к нему, как к чужому человеку, и вдруг несколько этих фраз так его преобразили.

Ах, теперь я больше чем когда-либо убедилась: все, что Гальшка мне о нем говорила, было ложью. Она, наверное, слишком увлечена им. А в его поступках столько достоинства и предупредительности. И ни капли комедиантства.

– Я вовсе не имею намерения разрывать знакомство с вами, – ответила я. – Знакомство это я полагаю весьма милым.

Он безмолвно поднял мою руку к губам и легко – легчайшим мановением – прикоснулся к ней губами. Еще миг, словно в задумчивости, глядел на меня, а потом улыбнулся и подал мне чашечку кофе, одновременно пододвигая и бокал с коньяком.

– Гальшка меня обманула, – начала я, но он сразу же прервал меня:

– Давайте больше не говорить о ней. Как по мне, она осталась в прошлом, а прошлое никогда не возвращается. – Протянул в мою сторону свой бокал и добавил: – Теперь выпьем за будущее… Чтобы оно хотя бы в малой своей части оказалось настолько же прекрасным, как мне хочется.

– Вам? Вы эгоист.

– Не в данном случае, – запротестовал он. – Весь секрет скрыт в том, что сейчас я думаю о будущем для двоих.

Он засмеялся так искренне и ласково, что и я не могла сдержать улыбку. Тогда он придвинулся ко мне и легко, очень легко, будто бы положив руку на поручень кресла, приобнял меня. Я не могла отвести взгляд от его глаз.

В этом месте полагаю необходимым прервать описания пани Реновицкой, как несущественные для всего дневника. Надеюсь, читателю, как и мне, может показаться совершенно нормальным, что во время того двухчасового визита пани Ганки к г-ну Роберту Тоннору между ними завязались, скажем так, «нити дружбы». В то же время я совершенно убежден, что там и тогда не произошло ничего, что могло бы бросить тень на доброе имя пани Реновицкой или на безукоризненную репутацию джентльмена, которой, по словам автора, вполне заслуживал г-н Роберт Тоннор. Жутковатая и неустойчивая ситуация, в коей пребывала автор дневника относительно выявленного первого брака своего мужа, делает для нас абсолютно понятным ее голод по настоящей дружбе и необходимости опереться на сильное мужское плечо.

Наверняка многие бы поставили пани Ганке в упрек, что она слишком легко воспринимает трагедию собственного семейного гнезда, что чересчур распыляет свои усилия на дела, не имеющие непосредственного отношения к близящейся буре. И мне кажется, совершенно зря. Пани Ганке едва исполнилось двадцать три года, натура ее была открыта новым впечатлениям. Медленное расследование, проводимое ее дядей, не могло полностью занять время человека столь живого, импульсивного и активного. Если позже окажется, что при выборе средств успокоения своей активности она совершила какие-то ошибки, это нисколько не изменит того факта, что ошибки на ее месте совершили бы и сотни подобных ей женщин.

И не бросаясь здесь камнями обвинений, ограничимся тем, что укажем: в то воскресенье между пани Ганкой Реновицкой и г-ном Робертом Тоннором зародилась дружба. Доказательством этого могло стать то, что упомянутый уже выше коньяк они, должно быть, выпили на брудершафт, поскольку с этого дня пани Реновицкая в своем дневнике попросту зовет его Робертом. (Примеч. Т. Д.-М.)

Я вернулась домой, ошеломленная всем этим. Многовато я выпила коньяка. Какой странный мир! Человек никогда не знает заранее, что его ждет, что может с ним случиться. Ах, если бы жизнь моя была полна такими неожиданностями. Роберт чудесен!

У меня была еще пара часов времени, потому я немедленно взяла свою тетрадь, желая записать все это. Чтобы не потерять ничего из этого дня. Заканчиваю. Звонит телефон. Наверняка Тото из «Бристоля». Насчет того, что я всегда и всюду опаздываю.

Вторник