Дневник пани Ганки

Я условилась с Тото встретиться в три. Решила его проучить и позвонила Мушке Здроевской. К счастью, застала ее дома. Мы щебетали друг с дружкой так сладенько, как две птички. (Я всегда говорила, что она неискренняя). Пригласила Мушку на обед в «Бристоль», ни словом не упоминая Тото, сказала лишь, что будет Доминик Мирский и, может, кто-то из его приятелей. Отказаться она, конечно, не могла. Через полчаса я заехала за ней машиной и не могла не порадоваться ее виду: Мушка слишком сильно подвела брови и напялила смехотворную шляпку. Вот теперь пусть Тото посмотрит на нас обеих. Больше мне ничего не надо. Мирский с Тото уже ждали в вестибюле, и настроение у них сразу испортилось. Педантичный Мирский раздражался из нашего почти получасового опоздания. Тото расстроился, когда увидел со мной Мушку. Состроил такую мину, как наглотавшийся камешков индюк. Лучшего отношения он не заслуживал. В ресторане было многолюдно. Если бы Тото не зарезервировал столик, нам пришлось бы уйти ни с чем. Знакомых было множество, и в основном из провинции. В такой толпе вряд ли можно было разглядеть особу, ради которой я сюда пришла. Поэтому я занялась Мушкой, осыпая ее такими излишне восторженными комплиментами, что надо быть наивной, как она, чтобы принять все это за чистую монету. Почти после каждого слова я обращалась за поддержкой к Тото, и он, хоть и сворачивался каждый раз штопором, все же должен был поддерживать мои комплименты. Да, это была замечательная забава. Но ее нарушила мне Данка, появившись вдруг в «Бристоле» в обществе своего жениха и его сестры. Оказалось, что в это «гнездо гуляк, бездельников и транжир», куда никогда не ступила бы ни одна из четырех ног этой влюбленной пары, они притащились в результате стихийного бедствия. Данку пригласили на обед к матери Станислава, однако их кухарку внезапно свалил страшный прострел. При таких обстоятельствах она и слушать не хотела о приготовлении обеда, и мать Станислава отправили всю троицу в «Бристоль».

Мои отношения с Данкой никогда не были очень близкими. Мы решительно не могли служить образцом для других сестер. Даже будучи еще девочками, обе упорно отказывались носить одинаковые платья. Хотя разница между нами только два года (Данка младшая, но все говорят, что она выглядит старше меня), однако характеры и темперамент у нас диаметрально противоположные. Данка никогда не любила танцев, развлечений, путешествий. В театр ходит только на «Дзяды», на Виспянского, считает шедевром «Перепелочку» Жеромского, а выдающейся фигурой в том шедевре — Юлиуша Остерву. (Не хочу, чтобы меня не так поняли. Я сама очень люблю пана Юлиуша и никогда этого перед ним не скрывала, но «Перепелочку» видела только раз, да и то ужасно скучала. Данка не представляет себе жизни без каких-то собраний, митингов, обществ, союзов и другой скукотищи. Все бы ей к чему-то стремиться, все бы способствовать какому-то развитию, все бы что-то организовывать…

Я нисколько ее за это не упрекаю. Наконец, каждый может делать то, что ему угодно. Мы просто не подходим друг к другу. Не думаю, что после основания своего домашнего очага они станут часто приглашать меня к себе. Но представляю, каким адским мучением будет для меня их дом. Потому что она со своим Стасем одного поля ягоды. Как по мне, то сам его вид может вызвать раздражение. Высокого роста, худой, нордического типа с так называемыми «льняными» волосами и высоким лбом. Он никогда не говорит просто. Всегда или мечет громы, или клеймит, или поднимает свой голос, или добивается, или указывает. Производит такое впечатление, словно каждое мгновение готов взойти с поднятой головой на костер и, не моргнув глазом, дать сжечь себя вместе с грузом своих убеждений. Впрочем, мне не в чем его упрекнуть. Он очень приличный мужчина, прекрасно управляет своей фабрикой и делает людям много добра. То, что он происходит из мещанской семьи, для меня лично ничего не значит. Так же, как не импонируют мне мои аристократические кровные связи с материнской стороны. Короче говоря, Станислав меня не привлекает. А уж Тото чувствует себя в его обществе совсем неловко.

Они не могли найти свободный столик, поэтому нам пришлось пригласить их к своему. Единственным утешением была Лула, которую злые языки прозвали «святой Леонией» (что и говорить, невеселое имя!). Я совсем мало ее знаю. Станислав показывался с ней редко. Так или иначе, это была, несомненно, самая милая старая панна из всех, каких мне доводилось видеть. Все знали, что в молодости она пережила драму — ее жених погиб на фронте в 1920 году, и с тех пор она ни на день не сняла траура. Что за анахронизм! Типичная романтическая история в духе прошлого века.