Привлекает внимание и то, что она почти год жила в Праге в исключительно скромном положении. Снимала комнатку в семье некоего сержанта, питалась в убогой харчевне и работала в одной из гостиниц телефонисткой. Мне даже не верится, чтобы женщина из высшего света (ничего не поделаешь, это нельзя отрицать), привыкшая к роскоши, не зная счета деньгам, могла без какой-то крайней необходимости пойти на такое долгое и страшное, полное самоотречение. Но Ван-Гоббен считает, что здесь стоит скорее предполагать противоположную возможность. По его мнению, мисс Норман именно таким образом должна была скрывать в Праге свои преступные махинации.
Было уже начало третьего, когда он закончил свой доклад. Тогда я сказала:
— Ну нет, пан Ван-Гоббен. Теперь я ни за что не соглашусь, чтобы вы оставили меня одну. Вы же можете так мне помочь! Прошу вас, останьтесь хоть на две недели… Ну хоть на неделю!
В его красивых глазах на мгновение блеснул огонек, и я уже была почти уверена, что он согласится. Да и он уже хотел было сказать что-то подходящее, но только прокашлялся, а потом развел руками.
— Увы, мадам, как я уже вам говорил, меня ждут дела в Гданьске и Копенгагене.
— Боже мой! — возмутилась я. — Ну неужели это непременно должны делать именно вы? Разве не может ваше бюро послать туда кого-то другого?
— Теперь уже это невозможно, потому что у меня все нужные материалы.
— Ой, бросьте… Вам, наверное, очень не понравилось в Варшаве. Вот вы и хотите как можно быстрее уехать отсюда. Да и что для вас значит просьба какой-то чужой, случайной клиентки…
— О, напрасно вы так думаете, — ответил он несомненно искренне. — Поверьте, мадам, ради такой клиентки, как вы, я остался бы не только в Варшаве, но и на Северном полюсе, и на сколько бы вы захотели.
Я грустно улыбнулась.
— Вы так любезны только на словах. К сожалению.
— Увы, — подхватил он, — у меня нет никакой возможности доказать вам, что это далеко не простая любезность с моей стороны. И если уж говорить о словах, то за ними скрывается куда более существенное содержание, чем вы можете предположить.
— Если бы я могла в это поверить, то сказала бы, что нет ничего проще, чем отправка в Брюссель тех бумаг, которые вы имеете при себе.
Пан Ван-Гоббен задумался.
— Вы правы, — отозвался через минуту. — Но я не уверен, найдется ли там кто-то, у кого есть возможность немедленно выехать в Копенгаген и Гданьск. Дело в том, что весной у нас начинается самая горячая пора.
— Почему именно весной? — удивилась я.
— Да очень просто. В основном нам поручают дела обманутые мужья или ревнивые жены. Понимаете? Это, дела, требующие тайны, которые нельзя доверить полиции. Поэтому весной таких дел бывает больше всего.
Я улыбнулась.
— Так значит, вам нужно подбирать очень надежных сотрудников.
— Да, — подтвердил он с ударением. — Если бы мы не держали язык за зубами, это могло бы стать причиной многих скандалов по всей Европе. Поэтому в наших собственных интересах брать на работу в бюро исключительно людей определенного общественного и нравственного уровня.
После этого признания он стал мне еще симпатичнее. Я уже не имела и тени сомнения, что, несмотря на его молодость, этот юноша вполне заслуживает доверия. Да и я, видимо, произвела на него большое впечатление. Это было видно по тому, как он смотрел на меня, каким тоном говорил, и вообще из всего его поведения. Тешу себя надеждой, что немного разбираюсь в этих вещах.
В конце концов, он согласился удовлетворить мою просьбу. Я, конечно, заявила, что безоговорочно возмещу все расходы, которые будет иметь вследствие этого розыскное бюро. Поскольку я торопилась на примерку, то не могла за раз обсудить с ним всего. Мы условились, что в семь вечера я приду опять и тогда мы составим подробный план действий.
Понедельник, вечер
Он ел меня глазами, как волк ягненка. Да я и действительно имела великолепный вид в своем новом платье. Эти вечерние туалеты без плечиков, как утверждает Доминик, всегда оказывают на мужчин впечатление «легкодоступности». Конечно, я нарядилась так не ради пана Ван-Гоббена. Но обед у Казей начинался в восемь, и после визита к Ван-Гоббену меня не было бы времени переодеться, поэтому и решила поехать к нему в этом платье.
У меня есть свой надежный способ обращения с мужчинами и с помощью этого дневника хочу раскрыть секрет для моих читательниц. Заключается он в том, что я позволяю себе быть тем более кокетливой и даже агрессивной, чем скромнее я одета. В закрытом под шею костюме и спортивных сапожках я становлюсь фривольной и доступной. Зато чем глубже у меня декольте, тем скромнее, наивнее и невиннее я себя веду. А в купальном костюме мое поведение уж точно как у пансионерки из Sacre-Coeur (Монастырь Святого сердца (франц.)).
Уверяю, что эта система дает поразительные результаты. Она одинаково сильно влияет на воображение разных мужчин и, следовательно, обеспечивает неизменный успех.