Дневник папиной дочки

Вообще я всю эту «слишком воспитанность» а-ля-Оксана не перевариваю. Мне всегда хотелось быть поближе к народу и к огороду. И сурьезных ученых мужей я, как правило, выношу только в определенных дозах, почему я и запрятался здесь от цивилизации. Но ты мои воззрения на культурность несколько скорректировала, о чем тебе и кланяюсь. Надеюсь, что ты, маленькая ворчунья, не возомнишь после этого себя гением.

Это все было вступление, а к чему я все это веду. Вот под окнами моими опять бегает босоногий Петька. Обижается, что я его в «тетрис» играть не пускаю, и в отместку прямо-таки затопил меня своим «тили-тили-тестом». Не захочешь, а задумаешься. Тебе там, должно быть, тоже не сладко приходится. Так вот чтоб нам самим обойтись без излишних гипотез, я тут все это основательно обдумал и решил тебя известить. Влюбленным во что-то кроме науки я еще не бывал и вряд ли когда буду. Но вот прожить с тобою всю жизнь (если у тебя самой когда-либо такие намерения возникнут, разумеется) я бы не прочь, честное слово. Если только твоя ворчливость не повысится: большую, чем теперь, я попросту не вынесу. (И вообще имей в виду, что болезнь ворчливости очень заразная).

Осмелюсь также пригласить тебя, когда выздоровеешь, к себе — увы, пока что с самыми эгоистическими целями. Какой я мастер писать, ты уж видишь из этого ужасного письма, оно все не о том, о чем я хотел сказать. Если я таким же слогом сотворю свою кандидатскую, боюсь, умные дяди в галстуках меня плохо поймут. Так вот не захочешь ли ты мне помочь в этом многотрудном деле, если ты вправду «помираешь от безделья», как ты однажды говорила.

Желаю тебе скорейшего выздоровления и всего самого хорошего.

С заправдашним почтением, Ведронбом, совершенно твой (насколько это можно сказать о человеке, который и носа не высовывает из своих бумаг).

14 августа

Папа знает, что некоторых вещей из меня клещами не вытянешь. Поэтому он сам приходит, когда мне нужна его помощь. С одной только разницей — если раньше он сидел в кресле в стареньком свитере и тихо качал меня на коленях, то теперь он приходит ко мне походкой царя по светлой лестнице среди пространств, точно инженер небесного какого-то НИИ. Может, это смешно звучит, но я не знаю, как это еще описать.

— Пойдем и выберем тебе мужа, — сказал папа. Я сначала не поняла его и запротестовала. Какого еще мужа, папа, делать мне больше нечего, какого-то там мужа выбирать!

— Пойдем, — настаивал папа. — Если ты не захочешь, не выберешь ни одного. Только помни, что сказав «нет», вернуться обратно уже не сможешь.

Мы вышли в огромный круглый зал, очень светлый, со множеством зеркальных дверей. Они искрились разноцветными бликами.

— Начни с любой, — сказал папа. — Просто пожелай за нее заглянуть, и все. Времени у нас достаточно. Если это будет не он, мы просто пойдем дальше.

Делать нечего, я выбрала одну из дверей. И комната стала видна так, будто я уже в ней. И там были я и Ведронбом! Я ахнула и чуть ли не закричала папе, что это ведь и есть Ведронбом, но папа ответил:

— Не торопись. Смотри лучше.

Я стала смотреть. Они были радостные — эти Ведронбом и Женя. Они сидели на берегу речки и держались за руки. Их окутывала нежная розовая дымка. Они были очень добры и ласковы друг к другу. Глаза их светились тихим счастьем. У ног их возился смешной карапуз. Он пытался ползти за муравьями по траве, старательно копируя их движения, падал и опять полз.

И вдруг пространство расширилось, точно развертка небесной карты. И где-то бушевали пожары. Где-то гудели смерчи. Где-то истязали детей, где-то глушили рыбу, где-то шла война и девочки стояли на панели, где-то умирал с голоду ученый, а эти двое с ребенком сидели в розовом тумане и были счастливы.

Мне стало горько, и я сказала:

— Пойдем отсюда.

— Не торопись. Посмотри: они никому не делают зла. У них ребенок. Это много. Он вырастет похожим на них, посмотри, как любознателен. Это они помогают ему стать таким. Что толку им оборачиваться на пожары, когда они все равно не в силах изменить мироздание? Они могли бы прожить поодиночке, а тут они вместе. Не торопись. Помни, если ты скажешь «нет», мы уже не сможем вернуться назад.

Я еще раз поглядела на эту слепую идиллию. Ради тебя, Ведронбом, ради тебя, папа, ради всей правды космоса — нет, нет, нет!

Комната растаяла. Мы стояли в зале.

— Куда дальше, Женя?

— Никуда. Я же сказала, что мне не нужен муж. Я просто люблю тебя и Ведронбома. Зачем лишние сложности?

— Ты плохой исследователь, если отказываешься открывать двери неведомого, — сказал папа.