Дневник партизанских действии 1812 года

Не прошло часу, как казаки слабым свистом подали знак. Они открыли одного

офицера, идущего пешком по дороге с ружьем и с собакою. Десять человек сели

на коней, бросились на дорогу, окружили его и привели к отряду. Это был

4-го Иллирийского полка полковник Гетальс[29], большой охотник стрелять и

пороть дичь, и опередивший расстроенный баталион свой, который шел

формироваться в Смоленск. С ним была лягавая собака и в сумке - убитый

тетерев. Отчаяние сего полковника более обращало нас к смеху, нежели к

сожалению. После расспроса его обо всем, что нужно было, он отошел в

сторону и ходил, задумчивый, большими шагами; но каждый раз, когда

попадалась ему на глаза лягавая собака его, улегшаяся на казачьей бурке, -

каждый раз он брал позицию Тальмы в "Эдипе" и восклицал громким голосом:

"Malheureuse passion!"[30]; каждый раз, когда бросал взгляд на ружье свое,

- увы! - уже в руках казаков, или на тетерева, повешенного на пику, как

будто вывеской его приключения, - он повторял то же и снова зачинал ходить

размеренными шагами.

Между тем стал показываться и баталион. Наши приготовились, и, когда

подошел он в надлежащее расстояние, весь отряд бросился на него: передние

казаки вроссыпь, а резерв - в колонне, построенной в шесть коней. Отпор был

непродолжителен. Большая часть рядовых побросала оружие, но многие,

пользуясь лесом, рассыпались по оному и спаслись бегством.

Добыча состояла в двух офицерах и в двухстах нижних чинах.

В одно время ротмистр Чеченский встретил фуры с провиантом, ночевавшие в

лесу на дороге от Вопки к Вязьме. Неприятель, приметя казаков, торопился

становить обоз полукружием, дабы из-за него защищаться. Но Чеченский не дал

им времени исполнить сего построения, ударил и овладел транспортом.

Тогда прикрытие; состоявшее из пехоты, бросилось в средину леса, продолжая

огонь беспрерывный... Ярый Чеченский спешил своих, бросился в лес и ударил

на неприятеля в дротики. Сей удалой поступок довершил поражение, но стоил

пятнадцати лучших бугских казаков, которые пали тяжело раненными и убитыми.

С своей стороны, маиор Храповицкий, выбравшись на столбовую дорогу,

обратился к Семлеву. Пользуясь родом войска, составлявшим отряд его, он

приказал шедшим впереди отряда ахтырским гусарам надеть флюгера на

пики [31], а казакам скрываться за ними, взяв дротики наперевес. Таким

образом, отряд сей казался издали польскою кавалериею, идущею от

неприятельской армии к Смоленску.

Долго Храповицкий никого не встречал, но около Семлева он увидел

многочисленный транспорт огромных бочек, подвигавшийся к нему навстречу с

прикрытием и без малейшей осторожности, полагая отряд Храповицкого польским

отрядом. Наши допустили неприятеля на пистолетный выстрел и разом,

приклонив пики, закричали "ура!" и ударили со всей возможной

стремительностью на него. Большая часть прикрытия рассыпалась, но поручик

Тилинг с горстию своих защищался до тех пор, пока не был ранен; тут и

оставлен последними его окружавшими товарищами.

Сей транспорт состоял в новой одежде и обуви на весь 1-й Вестфальский

гусарский полк и (по накладной, найденной у Тилинга) стоил семнадцать тысяч

франков в Варшаве.

Возвращаясь с добычею к селу Покровскому, Храповицкий был атакован сильною

шайкою мародеров, засевшею в лесу, чрез который надлежало ему проходить.

Видя, что нельзя пробиться сквозь неприятеля, столь выгодно расположенного,

он объехал его чащею леса и благополучно прибыл в Покровское вечером, где

соединился с отрядами Попова 13-го и ротмистра Чеченского.

В сем сложном поиске Попова полк не уступил ни в чем войскам, партию мою

составлявшим. В оном оказались казаки отличной меткости и отважности.

Лучший офицер сего полка или, лучше сказать, один из отличнейших офицеров

всего донского войска был сотник Бирюков; после его заметны были хорунжие

Александров и Персианов.

Пленные (коих число простиралось до четырехсот девяноста шести рядовых,

одного штаб- и четырех обер- офицеров) были немедленно отправлены в Юхнов,

так как и сорок одна фура, отбитые Чеченским. Лошади, взятые из-под

конвойных, частию были разделены между опешившими и худоконными казаками, а

частию розданы жителям. В тот же день поехал от меня курьер в главную

квартиру. Я описал дежурному генералу сей последний поиск и просил

награждения как отличившимся в действии, так и юхновскому дворянскому

предводителю Храповицкому, коего попечением партия моя ни одного дня ни в

чем нужды не имела, раненые получали пользование, покой и облегчение.

Оконча историческое, подошло и романическое: пред отъездом своим вошел ко

мне поручик Тилинг. Он говорил мне, что казаки взяли у него часы и деньги,

но что он, зная право войны, на это не в претензии, а просит только, чтобы

ему возвратили кольцо им любимой женщины. Увы! и ах! - я всегда склонен был

к чувствам, обуревавшим душу г. Тилинга! Сердце мое может включить в каждую

кампанию свой собственный журнал, независимый от военных происшествий.

Смешно сказать, но любовь и война так разделили наравне прошедшее мною

поприще, что и поныне я ничем не поверяю хронологию моей жизни, как