Дневник писательницы

По правде говоря, если вы будете писать и дальше, то опровергнете ставшее банальным высказывание Джона Бэйли[362], мол, «искусство писания писем умирает…» Что касается моего отношения к письмам, то меня смущает то, что все они были написаны в 18-м столетии, которое я не люблю. Однако я не понимаю, почему бы нам не писать письма 16 ноября — как бы то ни было, почему бы вам не писать их? Естественно, для жены и женщины дело обстоит совсем по-другому. Как там скаковые лошадки?[363] Они снились мне всю ночь, и отчасти поэтому я и взялась за письмо, хотя должна была читать и писать рецензии. Разве не ужасно опять вернуться к этому? И все-таки в этом что-то есть. У меня такое чувство, будто я срываю головки маков, — сейчас мне рецензии кажутся шуткой, а когда-то я воспринимала их со всей серьезностью. Вчера приходил бедняжка Десмонд со своей сумкой для бумаг, в которой была недописанная статья об издании Джорджем Тревельяном стихотворений Мередита. Он вытащил ее, и мы прошлись по ней с карандашом. «Пожалуйста, что-нибудь вместо «наслаждаться рыцарским романом»». «Мне не нравится «наслаждаться рыцарским романом»». «Восторгаясь великолепием». «Нет, это не то, но продолжайте». И мы продолжали, подыскивая определения юности, поэзии и тому, что подразумевается под оптимизмом. Это было ужасно. Несчастный за две гинеи за колонку пытался доискаться до корней, потел, вздыхал и все время повторял: «Конечно же, будь у меня время, я бы придумал что-нибудь получше». И у него ничего не получалось. И он был мрачен. Ему предстояло ехать в Биарриц, чтобы помочь Палею с книгой по политической экономии. В частности, они спорят о том, как называть Дизраэли — лордом Биконсфилдом, покойным мистером Дизраэли или просто-напросто Дизраэли, что, собственно, предлагает Десмонд, если так укладывается во фразе. У нас великое событие — Арнольд взял роман[364] Леонарда и очень хвалил его. Конечно, он ставит условие, чтобы Леонард убрал кое-какие пассажи — но мы еще не знаем какие. Это чудесно, когда совсем чужой человек верит в твою работу. Не думаю, что я согласна насчет 19-го века[365]. Тогдашние головы были погорячее, чем в 18-м веке. И вам не смутить моих дочерних чувств. Разница, наверное, в том, что я придаю большее значение его божественному «qua man»[366] даже в книгах, чем вы. Для меня это важно. Но мое отношение к литературе кристально чистое.

Несколько человек видели Оттолин[367] — но не я — как будто по дороге на юг, с золотыми подвесками в ушах, с волочащимся по земле подолом, с мириадами лисьих хвостов. Так ее описывал Леонард, не склонный к преувеличениям.

Мы сидим возле камина в полном молчании, разве что иногда фургон пройдет по Феттер-лейн. Леонард погружен в книгу о разводах, о которой он должен написать для назойливого Хэйнса.

В Лондоне очень хорошо — немного шумно, но мы, слава Богу, завтра уезжаем в Ашем[368], где с миссис Фэннелл посудачим о нравственности пастуха, который в шестьдесят лет заимел ребенка и тем самым дал повод для разговоров.

Ваша В.В.

Не кажется ли вам, что это письмо выдает во мне лентяйку? Как жалко, что Марджори[369] не хочет быть издательницей. Мы все уговаривали ее.

16. Ричмонд

[? 1915 год]

Вот книга[370], которая, надеюсь, поможет рождению многих других книг о викторианцах. Мне редко приходилось получать такое удовольствие, какое я получила вчера вечером, читая о Меннинге. Я и в самом деле не могла остановиться и лишь усилием воли заставила себя закрыть книгу, чтобы дочитать несколько последних страничек эссе после обеда. Это великолепно… Мне кажется, это лучшее из всего, что вы написали. Начать с того чуда, что такие люди жили в одно время, — а вы сделали их божественно привлекательными, живыми, волнующими. Приказываю вам продолжить серию: вы не представляете, какое я получаю удовольствие, читая вас.

Ваша В.В.

17. Ашем

22 октября [1915 года]

Дорогой Литтон!

Думаю, нам пора возобновить переписку. С тех пор как мы виделись в последний раз, у вас наверняка накопился миллион приключений. К тому же я не уверена, что вы все еще существуете во плоти, — мои друзья — ах, они [U. V.] говорят, что я стала бесплотной. Боже мой! Этот человек наводит на меня жуткую тоску. Не знаю почему, но никто из моих знакомых не казался мне никогда настолько второсортным, как этот несчастный. […] Я опять здорова и вешу 12 стоунов[371]! — на три больше, чем когда бы то ни было. В результате мне трудно подниматься в гору, но для здоровья это, очевидно, хорошо. Я совершенно счастлива и надеюсь скоро обходиться без сиделки (она сейчас вытирает пыль в комнате и расставляет книги). Мы приедем 5-го; поскольку лето уже закончилось.