Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948

В Москве я часто задумывался над тем, почему даже такие умные и хорошо образованные коммунисты, как Фридрих Вольф, Альфред Курелла и Фриц Эрпенбек, были робкими и скованными, когда описывали жизнь, находясь в Советском Союзе. Казалось, эмигранты совсем забыли, какой на самом деле была жизнь в западных странах. Как упорно они старались поддерживать заявления официальной пропаганды, будто забыв все, о чем хорошо знали. Но только здесь, в Берлине, я понял, каким давлением обеспечивалась такая их позиция. Я узнал об этом от людей, которые продолжали оставаться убежденными «советистами», но не происходили из среды эмигрантов-коммунистов и которые не без горечи рассказывали о том, что знали о Советском Союзе. Из всех тех рассказов можно было сделать лишь одно заключение: уничтожение революционеров-коммунистов, начатое Гитлером в Германии, было завершено в Советском Союзе. На самом деле только небольшая группа членов центрального комитета компартии, составлявшая окружение Ульбрихта, а также некоторые видные писатели сумели избежать тех оргий преследования, что сопровождали чистки 1930-х годов.

Годами ночь за ночью люди из ГПУ^{137} проходили по коридорам отеля «Люкс» в Москве, где проживали эмигранты из Европы. Ночь за ночью эмигрантов, пребывавших в ужасе ожидания, будили шаги, которые вполне могли остановиться у любой двери. А это означало, что еще до наступления утра людям за этой дверью предстояло исчезнуть, и из тюремных застенков, где они окажутся, никаких новостей о них больше не дойдет до товарищей, оставшихся на свободе.

Людям, которые рассказали мне все это, самим пришлось стать жертвами террора. Некоторые провели в концентрационных^{138}лагерях, в ссылке или «под семейным арестом», когда за одного члена семьи отвечали все его родные, двенадцать лет. Другим довелось потерять отца, мать, братьев или сестер. Их приговорили к смерти или многим годам заключения судом так называемых «троек», трибуналом в составе трех человек, которые выносили приговор без официального судебного разбирательства. Пункты обвинения зачитывались по бумаге, обвиняемым не предоставлялось права защищать себя. Бывший учащийся немецкой школы в Москве рассказал мне, как попросил своего отца, видного члена итальянской секции Коминтерна, заступиться за трех из десяти учителей школы, которых отстранили от преподавания и арестовали. Было невозможно поверить, что все эти старые товарищи были предателями. Отец мальчика ответил, что в Советском Союзе не арестовывают невиновных. Спустя шесть недель и он сам стал жертвой волны арестов. В последний раз сын видел его, когда он под присмотром двух сотрудников тайной полиции с пистолетами наготове в спешке собирал те немногие вещи, которые ему было позволено взять в тюрьму. Отец назвал сыну имена нескольких советских чиновников, которых тот должен был попросить о защите. «И я ответил отцу, — продолжал сын, — что в Советском Союзе невиновных не арестовывают». Разумеется, он сделал все, что мог, пытаясь помочь. Но те высокие чиновники, которых назвал отец, либо сами вскоре были арестованы, либо притворились, что никогда не слышали о своем старом товарище по борьбе. Отец так и пропал без следа. И только после войны сын узнал от одного из тех, кому невероятно повезло оказаться на свободе после того, как машина террора по какой-то неведомой причине случайно застопорила работу, что его отец умер от голода после семи лет заключения в лагере на принудительных работах. Сын до сих пор молится на Москву и является фанатичным партийным функционером. Для него, как и для многих других жертв, все это было лишь «несчастным случаем», как случайное попадание в окоп снаряда, выпущенного своей же артиллерией.

— Существует ли свобода вообще? — спросил меня сын одного из основателей Коммунистической партии Германии Хуго Эберлейна, пропавшего в России.

Этот человек провел десять лет в сибирской ссылке, где совершенно обрусел.

— Нет, абсолютной свободы не может существовать, — отвечал он сам себе. — Существует лишь осознанная необходимость.

Все это было логическим результатом выработки собственной точки зрения, которую разделял и я и которую довел до своих собеседников в памятной дискуссии, которая так не понравилась сотрудникам НКВД. В теории все может быть гладко. Но если собственными глазами посмотреть на людей, ставших жертвой этого постулата, тебя невольно охватывает ужас. Что же общего все это имеет с коммунизмом?