Дневник покойника

– Прошлой ночью Дорис стала вдовой. – Тимур положил карабин перед собой на седло, одной рукой схватился за уздечку, другую поднял над головой. – Она должна вернуться, похоронить мужа, сорок дней оплакивать его и два года носить траур. Потом, когда пройдет два года, она сможет уйти. Если, конечно, захочет. Таков закон здешних мест. Мы заберем ее с собой. Если она не хочет вернуться добровольно, мы увезем ее силой. Если кто-то из вас окажет сопротивление… Тем хуже, он будет убит. Мы даем вам минуту на размышление.

Крафт стоял возле машины. Облокотившись на капот, он крепко прижал к плечу приклад ружья, держа на мушке одного из всадников. Не поняв ни слова, Дэвид каким-то чудесным образом уловил общий смысл сказанного. Он видел Радченко, стоявшего на неровном поле. Дима опустил руку, сжимавшую пистолет, и бросал взгляды то на лошадей, то на Дэвида, понимая, что вот-вот начнется стрельба, а он оказался в плохом месте, на линии огня, и ему не уйти оттуда живым.

– Вы поняли меня? – крикнул Тимур.

– Он иностранец, – показал пальцем на машину Радченко. – Не говорит ни по-русски, ни по-казахски. Но я могу перевести.

– Тогда переводи, только живо. Люди устали.

Радченко повернулся к Дэвиду и крикнул по-английски:

– Они говорят, что хотят забрать Дорис. И дают минуту на раздумье.

Крафт молчал. Он смотрел на ружейную мушку и вспоминал тот день, когда Дорис улетала в Москву. В аэропорту имени Кеннеди он проводил ее до стойки, где регистрировали багаж, и почувствовал, что-то кольнуло под сердцем. Ему захотелось сказать Дорис, что эта поездка сейчас ни к чему, еще не поздно все отменить и вернуться. Через год-полтора гибель Лукина станет забываться, а боль потери не будет такой острой; вот тогда они вместе полетят в Москву, сходят на кладбище, где похоронен режиссер. Но он промолчал, просто поцеловал ее на прощание и быстро заспешил к выходу.

Очнувшись от воспоминаний, Дэвид крикнул:

– Что? Я не слышу.

– Они говорят, что у нас минута. – Радченко, как и прежде, стоял на месте. – И время уже идет.

– Они что, шутят?

– Они не шутят. Какие, к черту, шутки!

Радченко ежился от ветра, в глаза попадала пыль, и они слезились. Он думал, что глупо вот так умереть. В этом проклятом месте, вдалеке от людей. Впрочем, какая разница, где умирать? В степи, от пули бандита, в больнице, под ножом неопытного хирурга, или на трехспальной кровати в окружении заботливых родственников, которых ты не забыл помянуть в завещании. Какая, черт подери, разница?

Не в том вопрос, где умереть. А в том, как. В последнюю минуту жизни обидно осознавать, что ты проиграл свою последнюю партию. Проиграл подчистую. Ты никого не спас, никому не помог, не облегчил жизнь, не выручил в трудную минуту – и сам пропал ни за грош. Шанса что-то исправить уже не будет.

До ближних всадников два десятка метров или около того. У него будет пара секунд на прицельный выстрел. Или даже на два выстрела. Можно положить этого типа, который назвался Тимуром. Пятьдесят на пятьдесят, что задуманное получится. Но это совсем неплохие шансы. Если очень повезет, можно достать и второго парня, с ружьем.

Третий всадник подстрелит Радченко, а те люди, что стоят поодаль, метрах в сорока от первой группы, изрешетят из своих ружей и карабинов Дэвида Крафта и его машину. Затем подожгут тростник, что когда-то разросся по берегам и отмелям высохшей реки. Дорис, которая будет прятаться там, внизу, выйдет из своего убежища.

В это время Дэвид выпрямил спину, положил ружье на капот «Нивы» и потер одна о другую замерзшие ладони. Кожа на лбу сдвинулась; казалось, он о чем-то глубоко задумался. Но времени на раздумья уже не осталось.

– Эй, вы! – Тимур поднял ружье. – Вам нужна эта минута? Тогда время пошло.

Радченко до боли сжал рукоятку пистолета. Руки, застывшие от ветра и холода, плохо слушались.

– Минута прошла! – крикнул он по-английски.

– Я понял! – закричал в ответ Дэвид. – Переведи им: пусть не спешат. У меня с собой двенадцать тысяч долларов наличными. Что они думают по этому поводу?

Радченко перевел вопрос, Тимур нахмурился, задумался на минуту, недовольно заговорил, и Дима перевел его слова:

– Он говорит, что это оскорбительное предложение, но прощает обиду. Он говорит, что Дорис должна вернуться и сделать то, что она должна сделать.

– Я понял! – снова крикнул Крафт.

Он расстегнул молнию куртки, вытащил из-за пазухи гранату, повернулся в сторону, где не было людей, выдернул предохранительное кольцо и поднял руку, согнутую в локте. Граната стремительно вылетела из-за спины, будто была брошена не человеком, а мощной катапультой, на секунду зависла в воздухе, потом упала на землю, отскочила от нее и взорвалась, подняв фонтан желтой пыли и мелких камней.

Хотя взрыв был далеко от всадников, Дэвид услышал, как заржали испуганные кони. Кобыла, на которой сидел человек с длинным кнутом, закрутилась на месте, словно хотела достать мордой хвост. Потом стремительно поднялась на дыбы, сбросила с себя наездника и помчалась в степь. Человек вскочил на ноги и бросился следом.