Дневник полковника Макогонова

— Не морочь мне голову. Тут разведка мне мозги пудрит, еще саперы. Иди, Казачков, на хрен из штаба, отпустят скоро твоего кореша на все четыре стороны.

Тимоха не больно, но настойчиво упер ствол в спину. И заорал над ухом:

— Давай, Вован, топай. Не доводи до греха. Нас из-за тебя всех имеют и иметь будут долго еще. Иди, мать-перемать!

«Чего орет-то, бестолочь?» — с обидой подумал Мельник.

Казачков вышел вслед за Тимохой и Мельником. У каштана курил народ. Казачков присел. Тимоха повел Мельника дальше в расположение разведвзвода за палатку связи.

— Во, дожили, своих начали душить, — со вздохом констатировал Казачков. — Дай подкурить.

Солдат, что сидел рядом, протянул зажигалку.

— Говорят, он энэра хотел завалить?

Казачков выпустил дым.

— Говорят.

— А что, так и было?

— Да я откуда знаю? Вон у Хруля спроси.

— Ха. Хруль как заступил, сразу залился. Он только про день зарплаты и помнит. О, вывалился, боров.

И вправду, у черного дверного провала появился майор Хроленко.

— Вы-ыле… Ну че, Казак, дернули массу задавим. Скоро обед.

Казачков задумался.

— Слышь, Казак, пошли к Малике.

— Ее нет сегодня.

— А че так?

— Санитарный день у нее.

Рядовой Казачков был солдатом терпеливым и выносливым, что особенно ценилось командирами. Был сообразительным, как говорили в армии — смекалистый. Достать Казачков мог все: американский камуфляж, нож многослойной стали, коньяку прохладненского. Денег давал корешам в долг, ждал терпеливо, когда отдадут, а если затягивали, не обижался. Марихуаны имел запас коробков пять — хранил в тайном месте. Мог достать героину и «коксу». В общем, был Казачков солдатом в комендатуре незаменимым. Сошелся он с ротным Дубинским, ротный и назвал его Казаком. Служил Казак сапером, ходил по маршруту вместе с остальными. Однажды в коротком уличном бою точными выстрелами уложил подрывника, а потом, наступив тому ногой на живот мял, мял. Потом добил выстрелом в лицо. Был Казак по всем понятиям солдатом крепким. И мечтал Казак служить в разведке, но как-то не пришелся он Макогонову.

Казак проследил за Мельником. Под каштаном теперь никого. Казак глянул на часы — пора обедать. Малика сегодня не вышла на работу, за нее работает тетка. Ох уж эта Малика. Видно, мало ей досталось, видно, забывать стала.

Шмель загудел над ухом. Покружил у самого носа. Казак ловко махнул и сбил шмеля; ушибленный шмель забарахтался в пыли. Казак наступил на него тяжелым ботинком, раздался характерный хруст.

— Промахнулся, не в свой двор залетел. Движения надо наводить за воротами, где свобода. И жив бы остался.

Смотрит Казак на часы. Час прошел, как увели Мельника, второй пошел. Хруль все болтается у дверей «дежурки». «Вот чмо! — думал Казак. — С такими войну выиграть невозможно. А таких пол-армии. Или ротный. Хватается намертво. Проценты ему. Сука». Прошло два часа. Казак решил, что надолго это с Мельником. Но тут показались двое: на этот раз Мельника конвоировал здоровяк Паша Аликбаров. Мельник брел и как-то нетвердо стоял на ногах, а Паша старался не смотреть в его сторону.

Казак напрягся.

Мельник, проходя мимо Казака, отнял руки. Мама дорогая, вот так отделали Мельника! Не лицо, а бифштекс с кровью. Вся правая половина лица отекла, подплыла свежей синевой.

Казак глазам своим не поверил: «Охренели, что ли, они? Совсем озверели! Свой же!»

Мельника провели. Хруль, посторонившись, пьяно икнул.

Казак прошмыгнул мимо часового за ворота, для верности огляделся. За ворота без служебных необходимостей строго-настрого выходить было запрещено. Если Душухин заметит, могут случиться неприятности. Ему же неприятности теперь не кстати.

Человеку новому, оказавшемуся вдруг на площади перед Ленинкой, показалось бы, что площадь эта устроена совершенно несуразно. Люди, которые ходят, стоят, сидят прямо здесь и вокруг, какие-то неорганизованные, что ли, рассеянные. Некоторые же оглядываются тревожно, другие спешат скорее пересечь площадь и спрятаться за бетонными стенами прокуратуры, комендатуры, «конторы», комплекса правительственных зданий. Голопузые срочники, усевшись под гусеницами дежурной бээмпэшки, смолят папироски, ждут «дембеля» и плюют смачно в жаркое чеченское небо.

«Змейка» с колючкой. У «змейки» бетонный «стакан», у «стакана» менты в касках и с автоматами. Пулемет сошками раскорячился на бетонной плите как раз дулом на уровне груди среднего роста человека.

Казак вышел на площадь.

Кафе Малики… Малика не вышла сегодня, не вышла.

Казак, одернув «горку», зашагал уверенно через площадь. У кафе еще покурил. Вошел внутрь душного вагончика, раскидав зло узорные занавеси.

В кафе в это время находился единственный посетитель — за столиком у окна сидел здоровенный чеченец в милицейской форме.

Казак подсел за столик.

— Салам аллейкам.

— Вуаллейкам салам, брат. Гуалкш моа ду? Как дела?

— Дик ду. Хорошо дела, брат.

— Уэзьми, — милиционер протянул Казаку пакет. — Дэнги. Туэя доля, как догоуэривались. Нормально, короче, прошло.

— Сколько сняли денег?

— Мало, короче, дэнег. Стали плохо платить федералам, скоро будут ба-альшие перемены.

— Что вахабы?

— Их челоуэк уже пришел.