Дневник помощника Президента СССР. 1991 год

Горбачев развязал везде необратимые уже процессы распада, которые раньше сдерживались или были прикрыты:

— гонкой вооружений,

— страхом мировой войны,

— мифами о международном коммунистическом движении,

— о социалистическом содружестве,

— о мировом революционном процессе,

— о пролетарском интернационализме и т. п.

Исчезает социализм в Восточной Европе, рушатся компартии в Западной Европе — во всяком случае, там, где они не сумели зацепиться в качестве хотя бы мало-мальски национальной силы. Иначе говоря, все то, что давно зрело в реальной жизни, выплеснулось теперь наружу и приобрело натуральный вид. И оказалось, что повсюду все не то, как представлялось и изображалось. Но главное — это распад мифов и противоестественных форм жизни в нашем собственном обществе:

— распадается экономика,

— распадается облик социализма,

— идеологии, как таковой, нет,

— расползается федерация = империя,

— рушится партия, потеряв свое место правящей и господствующей, репрессивной и наказующей,

— власть расшатана до критической точки, а взамен нигде пока еще никакая другая не формируется.

Протуберанцы хаоса уже вырвались наружу, поскольку былые грозные законы, державшие дисциплину, никто теперь не в состоянии заставить исполнять.

21 мая

Написал М. С. разгромный отзыв на тезисы по национальному вопросу, которые изготовили у Чебрикова в качестве платформы для обсуждения перед Пленумом ЦК по национальным делам. Составлены по принципу: меняя, ничего не менять.

Нужно, наконец, определиться с ролью России, русского народа в Союзе честно и без всякой демагогии. Рефрен моего подхода: кто не хочет оставаться с русскими, пусть «гуляет». Но и русским надо нести свое бремя достойно, на пределе понимания и уважения к другим. А сколько еще в нас шовинистского мещанства и гордости!!!

«Нам внятно все — и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений…» — это Блок о русских. Нужна высокая культура народа — не идеология, а именно культура, — чтобы нести сейчас бремя русского человека в Союзе, в реальной федерации.

Сходил в Кремль оформить документы на свое депутатство на Съезд народных депутатов. Процедура проста: дали 400 рублей (а вчера показывали по телевидению, как обстоит дело у американского конгрессмена: у него 18 сотрудников и 670 тысяч долларов в год на депутатские расходы). Но дай мне хоть столько, все равно не знаю, что я буду делать, что смогу делать в качестве депутата. Абсолютно не представляю себе эту свою роль. Но я просто, наверное, устал, да и никогда не был приспособлен к активной общественной работе. Чурался ее всячески, ибо не умел. Я камерный человек, и в политике самое мое место — за кулисами.

Как-то решил перелистать свои старые, 40-летней давности записные книжицы, заполненные сразу после войны. Боже мой! Сколько же я перечитал самой серьезной, самой немарксистской, самой философской литературы! И сколько я повыписывал из нее — уйма. И это в разгар культа личности, до которого в душе мне не было никакого дела. Я жил отдельно от внешней идеологической среды. И ни до, ни во время, ни после войны культ, сталинизм никак не отразились на моем внутреннем развитии. Хотя глухота совести и ума появилась. И как это ни странно, именно после XX съезда, во время хрущевского отступления от этого съезда и моей работы в Отделе науки ЦК, отуплявшей и духовно развращавшей. Но потом был журнал «Проблемы мира и социализма», что меня и спасло.

Когда М. С. повторяет: «Все мы дети своего времени» (в том смысле, что всем нам надо соскребать с себя прошлое) — и меня в свою компанию зачисляет, я не «присоединяюсь». Я жил все-таки в основном по законам московской интеллигенции. Никогда у меня не было ненависти к белогвардейщине, никогда я никого, включая Троцкого, не считал врагами народа, никогда не восхищался Сталиным и всегда во мне вызывало отвращение его духовное убожество. Никогда не исповедовал официальный марксизм-ленинизм. Если бы Бог дал мне ум посильнее и характер поорганизованнее, наверное, что-то сумел бы оставить после себя. А впрочем, что оставлять. Загладин, например, написал в общей сложности около тысячи печатных листов, а кому это нужно? Кто это когда станет читать? И хорошо, что начиная с середины 70-х годов я перестал публиковаться… не только из-за лени, а и потому, что не мог писать так, чтобы потом не было стыдно.

Так что, Михаил Сергеевич, не все мы дети своего времени. Некоторые — дети XIX века. И обязан я, наверное, этим, если уж к самым корням идти, своей матери, которая своими несостоявшимися с точки зрения практических результатов попытками дать мне домашнее воспитание (уроки французского, немецкого, музыки, лучшие школы на Маросейке — в Петроверигском переулке и в 1-й опытной имени Горького) привила мне желание (пусть сначала это было чисто тщеславным импульсом) стать человеком культуры, интеллигентом, сохранить нечто дворянское в своих взглядах и в поведении.

28 мая