Дневник помощника Президента СССР. 1991 год

Если подумать глубже, не Ельцин им воспользовался (в историческом перестроенном плане), а он Ельциным как бульдозером для расчистки поля своим идеям. Ведь ни Ельцин, ни его команда ничего не придумали — ни одной большой идеи, которой не было бы в задумке (я-то знаю) или даже публично не сказанной Горбачевым. Кто поумнее среди всех его врагов и соперников, тот это понимает. И пробавляются за его счет, его нервов, ума и тактического мастерства…

4 августа

Вчера утром приходил Игнатенко. «Помирились». Принес три бутылки вина — «в дорогу»… Поговорили о негодности президентского аппарата, о Болдине, который совершенно не годится. Рассказал мне о своем разговоре с Сунуну и Скоукрофтом на приеме в «Спасо-хаузе»…

Спрашивают: почему нет Черняева? Отговорился: мол, оформляет итоги Ново-Огарева и вообще у него много хлопот перед отпуском М. С. Тогда они сказали: для нас рядом с вашим президентом признаны и важны три «фигуры»: вы (Игнатенко), Черняев и Ревенко.

А Шахназаров? — спрашивает Виталий. — Ну, он — тоже, но не больной ли он, уж очень старым выглядит? Мы его меньше знаем. (Лукавят, потому что Мэтлок у Шаха часто бывал и журналисты то и дело шастают.)

Думаю, их мнение идет от Бейкера и Мэтлока, который в последнее время зачастил ко мне и который «отплачивал» мне за похвалы в его адрес со стороны М. С.

Поговорили о Яковлеве: он «увольняется» из советников президента и переходит в… Думу Москвы?! М. С. так рассуждал на днях о нем: не понимаю: он — фигура, с именем, в общественном мнении о нем всякое — и отрицательное, и положительное. Как бы то ни было, он второе лицо среди инициаторов перестройки. Ушел бы в науку или даже на пенсию — остался бы таким в истории. А он суетится, идет в подручные к Гавриле Попову. Занялся вместе с Шеварднадзе новой партией — какое-то движение демократических реформ… «Фигу-ряют» оба на всех оппозиционных собраниях, у Руцкого — тоже. Чуть ли не каждый день какое-нибудь интервью в оппозиционных газетах… Словом, тщеславие превыше здравого смысла и даже самого уважения к тому, что действительно сделано и Яковлевым, и Шеварднадзе для преобразования государства. Удивительно!

У А. Г. Ковалева — язва. Он в Барвихе. Я его отговорил перемещаться в больницу. Он согласился, главным образом чтоб не исчезать из МИДа на месяцы… Там уже и сейчас с ним не считаются. И, увы, действительно незаметно его отсутствия: «уже сыгранная игра», как выразился М. С., имея в виду, правда, Абалкина, когда я предложил его на днях на роль советского «шерпа».

Ох-ох!.. Смотрю я на людей вокруг себя, своих коллег в том числе. Пора бы уже, кажется, думать, что скоро перед Богом представать, а все все суетятся… кроме меня. Потому что глубинный смысл моей жизни — женское ее начало! И постоянное мое прикосновение к нему.

Санечка Безыменская заигрывала два дня: «Я еду в Израиль… Мне надо обязательно поговорить с вами»… Звала, назначала время. Я колебался, но когда решился и сказал, что надеюсь, что не только разговоры про Израиль у нас произойдут, она спасовала и уже не настаивала, чтоб приехал… Что нужно от меня ей, окончившей классическую гимназию в Бонне и весьма интеллигентной? Пора ехать. Ох, как неохота…

Глава III. Обрыв

Трое суток в Форосе

О том, что увидел и услышал, оказавшись вместе с М. С. Горбачевым в Форосе 18-19 августа 1991 года , я рассказал вскоре по возвращении в Москву в интервью журналистке Саше Безыменской для журнала «Шпигель», А. Любимову для телепрограммы «Взгляд», а также в газете «Известия» и в американском журнале «Тайм». Здесь я попытаюсь все соединить.

Несколько предварительных пояснений. Дневниковые записи я начал делать 21 августа , еще будучи вместе с президентом в блокаде. Но не успел их там закончить, завершил уже в Москве.

Очевидно, нужны некоторые пояснения. Ольга Васильевна Ланина, референт в секретариате президента, Тамара Алексеевна Александрова, мой референт, и я жили в санатории «Южный», километрах в 12 от президентской дачи, а работали в служебном помещении метрах в 50 от дома Горбачева в «Заре».

Когда я писал там, через каждые полчаса включал «Маяк»: между новостями шли «симфонии» и музыка из балета Чайковского «Лебединое озеро», от которых в той обстановке тошнило. Потом в памяти миллионов слушателей они навсегда остались «позывными путча». Информацию «Маяка» я тут же фиксировал в дневниковой записи.

Итак — из дневника.

21 августа

18-го, в воскресенье, после обеда в «Южном» мы с Ольгой вернулись на службу. Тамара (по случаю воскресенья) попросила остаться. Дел действительно особых не было, справились бы вдвоем. Речь при подписании Союзного договора готова. Горбачев ее несколько раз переиначивал, все требовал от нас с Шахназаровым «укрупнять», а от меня — еще и «стиля». Георгий Хосроевич (Шах) в отпуске в «Южном» и у Горбачева не бывал, общался с М. С. по телефону.

Итак, около 4 часов мы с Ольгой въехали в зону дачи: как обычно, две милицейские машины, лента с шипами, которую для нас отодвинули.