Дневник порнографа

– Зачем тебе серьезные разговоры? Что в них такого замечательного? – спросил Пэдди. – Мы ж тут не рак лечим, елки-палки, а порножурналы издаем! Чего страдать-то? Ничего ты этим не добьешься. Встряхнись! Радуйся жизни, пока дают! Нам и так будет о чем побеспокоиться – не пройдет и нескольких лет, вот увидишь...

– Правда? И о чем же? – поинтересовался Мэтт.

– Ну, старость там, болезни, третья мировая война... Все это грядет, так что незачем высматривать, о чем бы таком пострадать. Оно само нас найдет.

– Нас ждут неприятности именно потому, что их никто не хочет обсуждать! Все очень заняты шутка-ми, а серьезные вопросы остаются без внимания! – воскликнула Сьюзи.

Она словно не могла поверить, что мы не в состоянии понять столь элементарные вещи!

– Разве чей-то член в заднице у Годфри способен развязать третью мировую войну? – спросил Дон.

Не без основания спросил, как мне кажется.

– ТЫ СДЕЛАЛ ТЕ СТРАНИЦЫ? – завопила Сьюзи в ответ.

На секунду-другую стало тихо: все переваривали услышанное. И тут Дон взорвался.

– НАСРАТЬ! НА ВСЕ! НАСРАТЬ! Я больше не могу! Заколебала! Заколебала! – орал он, вскочив с места.

В какой-то момент мне показалось, что он сейчас перепрыгнет через стол и бросится на нее. Вместо этого Дон уставился Сьюзи прямо в глаза и прошипел, вкладывая в свое заявление весь яд, какой у него только был:

– Ты... пр-р-росто... мр-р-разь...

Он буквально выплевывал каждое слово. Потом, взглянув на перепуганную Хейзл, добавил, словно только что сообразив:

– И ты мразь.

Дон схватил сумку и начал запихивать туда личные вещи, не переставая бушевать, что это выше человеческих сил, что свяжешься с вами, лесбиянками, женщин на всю жизнь разлюбишь, а единственное, что оправдывает их существование, – это что они смертны и однажды умрут, так почему бы им не сделать доброе дело и не утопиться в Темзе, что может быть лучше, и так далее, и так далее, и так далее...

– Я не лесбиянка! – возразила Хейзл.

– А зря! Что таким гладильным доскам делать в порножурнале – непонятно!

– Все, все, достаточно! – сказала Сьюзи, обретя наконец голос. – Садись и принимайся за работу, а то получишь письменное предупреждение!

Дон только что не рассмеялся.

– Я увольняюсь! Пиши все, что хочешь, и посылай это мне на дом, потому что я здесь больше не работаю.

– Ты ошибаешься. Просто взять и уйти – нельзя. Об уходе положено предупреждать за месяц.

– Посмотри на меня, – сказал он, надевая плащ.

– Дон, подожди! Давай успокоимся и поговорим.

– Ты – сука. Ты – сука. Ты – сука. Больше мне нечего сказать. Ты – сука, и лесбиянка, и редкостная сука, и хватит с меня!

– Думаешь, мне больно? – спросила Сьюзи.

– "Больно"? Молчала бы! Будь ты мужиком, я бы тебе сейчас зубы в глотку вогнал! А может, я так и сделаю! Да иди ты... Ты не стоишь даже этого. Ты – пустое место. Ты сука и никем другим уже не будешь. А ты, – крикнул он сидящему рядом со мной Роджеру, – ты – унылый старый козел!

Озадаченный Роджер поднял голову. Он-то тут при чем? За день ни слова не проронил.

– А будь здесь Монти или Толдо, я и им бы сказал, что они козлы, но их нет. Подождите-ка, я им оставлю записки. Хейзл, дай мне этих липких листков.

Хейзл повиновалась. Дон написал каждому по коротенькой прощальной записке и наклеил их на мониторы.

– Вот так. А остальных я приглашаю на прощальную пьянку, которая состоится в "Аббате" примерно через тридцать секунд. Прихватите с собой кошельки – они вам понадобятся.

Сьюзи сделала последнюю отчаянную попытку удержать его. В другой ситуации она бы только обрадовалась, заяви Дон об уходе и исчезни из ее жизни навсегда, но только без шума (подозреваю, на это она и рассчитывала). А вот такой неожиданный уход мог сказаться на ее репутации самым неблагоприятным образом.

– Подожди. Подожди минутку. Ты только подумай о том, что сейчас делаешь. Ты взволнован, сердит, наговорил тут всякого... Не важно. Мне все равно. Давай просто сядем, обсудим сложившуюся ситуацию и найдем какое-нибудь решение. Если не ради меня, то ради журнала.

Дон уставился на нее, не убежденный ни на йоту. Она столько раз пугала его увольнением!.. Он как-то признался мне, что чувствует себя обитателем камеры смертников. И вот он сам пристегивается к электрическому стулу, а Сьюзи хочет в последнюю минуту отменить казнь. Зачем? Чтобы через три недели его мучений самой дернуть за рубильник? Дон слишком хорошо это понимал. И не доставил ей такого удовольствия. Это было его решение, его судьба, и если он смог подгадить и тут – что ж, у него есть еще один повод для ухода.

Для того чтобы завершить этот разговор, проделавший полный круг, у Дона нашлось ровно пять слов:

– Засунь его себе в жопу.

9. Следующим утром

– О-о-о... Который час? – прорычал Пэдди, растирая лицо.

– Утро... – прокашлял я, раздирая глотку в клочья.

В результате я закашлялся еще сильнее и теперь лишь морщился от боли. Мне пришлось лечь в позу пассажира авиарейса, которому стало плохо, и ждать, пока мое горло успокоится, а я смогу отпить из стоящего на столике бокала – что бы там ни было.