Дневник порнографа

– Позвольте спросить вас еще кое о чем. Насколько я понимаю, журналы готовятся за два-три месяца до выхода. Тот номер, над которым вы сейчас работаете, – когда он должен появиться в продаже?

– О-о, вот тут вы меня поймали! Расписание не по моей части.

– Не в июне ли?

– Ну... Возможно, хотя не уверен.

– А какое в июне главное спортивное событие?

– Олимпийские игры?

– Может, Уимблдон?

– Серьезно? Вперед, Тим! – И я поднял кулак.

– Получается, вы снимали уимблдонский номер "Блинга", так?

– Что? Ничего подобного! – выдохнул я, взбешенный подобным предположением.

– Послушайте, чем раньше вы признаете это, тем раньше пойдете домой. Вы делали именно это, да?

– Нет.

– Тогда чем там занимался тот парень с фотоаппаратом и почему он сбежал при нашем появлении?

– Я не видел никакого парня. Возможно, это был какой-нибудь извращенец с таким объективом для дали...

Констебль Батлер откинулся и разочарованно фыркнул. Наверное, он решил, что загнал меня в угол и что стоит лишь надавить – я сразу все выдам. Только зачем мне это? Я понимал, что попался и что помощи ждать неоткуда. Зачем же стучать на Стюарта с Джоном? Вы скажете, что я мог избежать неприятностей, сказав, что я всего лишь кукла, а главный кукловод – Стюарт. Но если для того, чтобы избежать неприятностей, мне придется опуститься до стукачества, то я на это вот что скажу: у меня есть самоуважение. Я мужчина, и я знал, на что шел. Не в том я возрасте, чтобы при свисте розги зарыдать и рассказать директору о больших ребятах, засунувших первогодку головой в унитаз и спустивших волу. Какая разница, что Стюарт с Джоном меня бросили? Это их дело. А это – мое.

– Знаете, они собираются влепить вам по полной. Вы понимаете? – злорадствовал констебль Батлер. – У нас есть свидетели, которые подтвердят, что девушек не просто раздели, а то, что вы давали им указания выполнять те или иные развратные действия – и все это на глазах у двух четырнадцатилетних мальчиков. Судья будет не в восторге. Я не удивлюсь, если вы получите тюремный срок, а ваше имя в течение пяти лет будет в специальном списке людей, оскорбивших общественную мораль. Вам придется сообщать об этом при каждой смене работы или переезде. Ну как?

Я молча на него уставился. От моей самоуверенности не осталось и следа.

– Может, теперь вы нам захотите что-нибудь сообщить? – спросила Кенсингтон, когда я не нашелся, что ответить.

А теперь что? Это не может быть правдой, верно? Я не нарушал общественную мораль. Конечно, это блеф. Впрочем, даже если они и блефуют, то делают это умело. Нет, не верится. Во время теннисных матчей люди то и дело бегают голышом, а им только пальчиком грозят. Правда, бегать голышом – это одно, а заниматься онанизмом во время агитационных мероприятий – совсем другое. Нет, не верю. Как пить дать блеф. Наконец я ответил:

– Я могу лишь повторить то, что говорил раньше. Мы играли в теннис и слегка увлеклись.

На этот раз я не улыбнулся.

Констебль Кенсингтон отвела меня обратно в камеру и сказала, что сначала им надо поговорить с девушками и решить насчет обвинений, а после этого меня отпустят. Она уже закрывала за собой дверь, как вдруг глянула, нет ли кого в коридоре, и тихонько сказала:

– Послушай, ведь понятно, чем вы там занимались! Только между нами... Почему ты нам ничего не сказал?

– Не могу говорить и не буду. Уж вы извините, но я не трепач и никогда им не был.

– Ты ставишь себя в идиотское положение, – сказала она.

– Понимаю. Увы, при моей работе нередко приходится многое держать при себе.

Констебль Кенсингтон рассмеялась.

– Разоблачаться на глазах у всех! Теперь это называется "держать при себе"?

– Да уж... Что тут скажешь...

– Знаешь, откуда нам было известно насчет вашего Уимблдона? – спросила она.

Я не ответил.

– Три дня назад в Уолтемстоу были арестованы сотрудники другого порножурнала. Они делали ровно то же самое. Каждый полицейский в столичной полиции слыхал об этом. Во всяком случае, мы слышали. Такие слухи быстро распространяются, ты же понимаешь. И как только мы узнали, что на нашем участке кто-то устроил такие же съемки, то не поверили собственному счастью. Сегодня утром за тобой охотилось аж шесть патрульных машин. Ты польщен?

– Ага, не то слово...

Констебль Кенсингтон торжествующе улыбнулась.

– Скажи мне, пожалуйста... Где вы находите девушек, которые идут на такое? У меня бы духу не хватило! Где вы находите людей, соглашающихся раздеться перед вами?

Я чувствовал, что она расставила мне ловушку, но пока не видел какую. Я отвечал очень осторожно, взвешивая каждое слово и стараясь ни во что не вляпаться.

– Девушки делают это добровольно. Они читают журнал, посылают свои фотографии, и тогда мы можем предложить им встретиться с нами.

– И вы их фотографируете?

– Да.

Куда она клонит? Я не хотел упоминать никого из фотографов. Вдруг она пытается добраться до Джона? Я сказал ей, что делаю фотографии сам. Этим я надеялся убедить ее в том, что сегодня утром съемок не было: ведь я не взял с собой камеру.

– Многих девушек тебе приходилось фотографировать? – спросила она.