Я покачала головой, присела на сиденье.
– Разве что здесь еще посмотреть, – сказала я, указывая рукой в сторону псалмов и подушечек.
– Угу, можно, – прогудела Ариадна сквозь свой платок.
Я еще раз проверила номер сиденья – да, все в порядке, оно самое, номер двадцать четыре.
– Давай я коврик посмотрю, а ты в псалмах поройся, – предложила я, протягивая Ариадне книжечку.
На лицевой стороне молитвенной подушечки крестиком была вышита картинка – пастух со своим стадом. Судя по качеству, вышивала ее какая-то не самая умелая рука. Особенно грубыми, даже нелепыми выглядели стежки на одном краю подушечки.
Я внимательнее присмотрелась к ним и прошептала:
– А вот это, пожалуй, оно самое и есть. Такое впечатление, что здесь в подушечку что-то засунули, а потом снова зашили.
Я принялась разрывать грубо зашитый край. Ариадна тем временем закончила осматривать сборник псалмов – и так его пролистала, и этак, и потрясла, раскрыв обложку, листами вниз. Ничего. Точнее, одни псалмы и больше ничего.
Мне было неловко за то, что я – пусть даже из самых добрых побуждений – порчу церковное имущество, и я шептала, разрывая нитки:
– Прости меня, Отец небесный, за то, что я разодрала твою молитвенную подушечку.
Услышав меня, Ариадна улыбнулась и сказала:
– В воскресенье возьму с собой иголку и нитку и зашью эту подушечку, станет как новенькая, даже лучше.
Разодрав, наконец, грубо зашитый край, я запустила руку внутрь подушечки. Она оказалась набитой… бумажными шариками?
Я принялась вытаскивать их. Это действительно оказались шарики, свернутые из бумаги. Обычной бумаги.
– А исписанной бумаги там нет? – печально спросила Ариадна.
– Нет… Хотя… – Я высыпала на пол всю остававшуюся в подушечке набивку, десятка полтора бумажных шариков. Они раскатились в разные стороны, и тут среди них мелькнул один шарик, покрытый написанными знакомым почерком буквами. – Есть!
Ариадна восторженно пискнула и беззвучно зааплодировала кончиками пальцев.
Я села на сиденье, расправила на коленях бумажный шарик и начала читать.