Дневник простака. Случай в гостинице на 44-й улице

Когда я уходил, она спросила, москвич ли я. Когда я назвал, из какого я областного центра, видно было, что они разочаровались. Но Люся тут же сказала, ничего, все равно можете приходить к нам запросто.

А утром она даже сама позвонила, чтоб я поднялся к ним. Вова скоро вернется, он за сигаретами и всякими вещами побежал, попьем чай и подумаем, как провести день, приходите. Я пришел в их номер и извинился, что не могу остаться, я должен сегодня принести свои рассказы американскому критику. Вова еще не вернулся. На столе стояли вчерашние бутылки и грязная посуда. Люся сказала, здесь нужна сенсация, иначе трудно кого-нибудь заинтересовать. Вдруг она переменила тон, а вы там печатались? Несмотря на то, что в комнате беспорядок, даже постель не убрана, Люся была одета нарядно, длинное платье, серьги, браслеты. Стала расспрашивать меня, как я с критиком познакомился, ведь у меня совсем нет имени. Я рассказал, получилось недоразумение, здесь есть один хозяин магазина пишущих машинок, старый эмигрант, я его ни о чем не просил, просто сказал, когда есть настроение, пишу рассказы обо всем, что вижу, но я не считаю себя писателем. Он меня даже не предупредил, позвонил в американскую газету этому критику, не знаю, что он ему сказал, может быть, что меня преследовали в Союзе за мое творчество, не согласитесь ли прочитать? Люся недоверчиво улыбалась. Наверное решила, я не хочу сказать правду, чтоб она тоже не познакомилась.

Недалеко от гостиницы стоят небоскребы. Фонтаны журчат, трава, прохладно. Я иногда сажусь на скамейку, не могу понять, каким ветром меня в Америку занесло. Но настроение хорошее, потому что эти небоскребы ни на что не похожи, они красивее всего, что я до сих пор видел.

Августа 26-е

Несколько дней ничего не записывал, а сейчас опять появилась настроение. Сначала, как я был у критика. Я называю его критиком, такая его роль со мной, но он журналист, кажется, известный, если судить, как меня встретили в газете. Предупредительно. Не сравнить с «Новой Речью».

Вернулся в гостиницу весь мокрый, так на улице жарко. Сидел в вестибюле. Здесь прохладнее и не так скучно, как в номере: кто входит, кто выходит, а за стеклянной дверью видна улица. И уютно. Ковры, мягкая мебель, тёмно-красные обитые дубом стены, и на них яркие электрические пятна бра. Можно утонуть в глубоком кресле, положив на колени толстую американскую газету, которую купил в напрасной надежде узнать, что делается в мире, и вообразить, что ты такой же, как те, кто снует по улице за дверью, живешь в этой стране испокон века и просто зашел в гостиницу повидать приятеля, с которым когда-то учился в одной школе. Но стоит увидеть непонятную вывеску на другой стороне улицы или вспомнить, что надо возвращаться в свой темный номер, и тот кто-то из милости за тебя оплачивает, и настроение меняется.

Августа 27-е

Утром, когда я кипятил в кастрюле чай, Вова пришел за мной. Немножко странно, что такой солидный мужчина велит ему говорить «ты», но он уверяет, что здесь так принято. Принято, так принято. Я все ж таки иногда говорю ему «вы», как-то не получается иначе. Я налил в кружку чай, решил, пока остынет, я успею вернуться.